Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды сентябрьским утром, когда вокруг новой церкви цвели астры и золотарники, Аделина и Филипп вместе стояли внутри храма, восхищаясь впечатлением от темно-красной длинной ковровой дорожки, расстеленной от двери, где они стояли, до ступеней в алтарь. Они приходили в церковь каждый день. Они внимательно следили за каждым шагом строительства. Они чувствовали достижения в этом месте по-особому, не так, как в Джалне. Джална обладала красотой и некоторой элегантностью. Здесь же было простое здание с блестящими лакированными скамьями, серыми оштукатуренными стенами без витражей, смягчающих свет. Здесь должен был быть их духовный дом. Здесь они чувствовали связь между собой и неизвестными силами творения. Здесь их дети будут креститься и венчаться. Здесь, когда придет время, пройдет погребальная служба по ним самим. Но последняя была еще так далеко, в таком туманном таинственном будущем, что мысль о ней не причиняла им боли.
Темно-красный ковер стал последним штрихом при создании церкви. Он был отличного качества и стоил немало. Но они оба понимали, что оно того стоило. И вправду, ковер, казалось, освящал церковь. Это был яркий путь от входа до алтаря. Когда нога ступала на него, в душу проникали тишина и покой. Деньги для ковра прислала сестра Филиппа Августа. Этим вечером Аделина сядет за свое бюро и опишет ей, как величественно он выглядит.
Муж Августы раскошелился и оплатил орган. Орган оказался не трубный, но никто подобного и не ожидал, тем более инструмент был надежной марки и гарантированно имел отличный звук. Он стоял сбоку от алтаря, а над ним высилась кафедра. Уилмот согласился стать органистом, и предполагалось, что этим утром он порепетирует. Что до кафедры, то за нее заплатила Аделина. С самого начала она хотела основательную кафедру.
– Мне не нравится, когда проповедник выскакивает из-за маленькой кафедры, как черт из табакерки, – заявила она. – То, что он говорит, будет доходить лучше, если он поднимется на три ступеньки и будет окружен богатой резьбой. Тот же человек, что вырезал перила парадной лестницы, может изготовить кафедру, а я оплачу счет.
Некоторые думали, что для церкви кафедра слишком богато украшена, но в основном ею восхищались.
Аделина взяла Филиппа за руку.
– Пойдем, присядем на нашу скамью, – сказала она. – И посмотрим, каково это.
Она повела его к скамье, которую они выбрали, прямо перед кафедрой, и они уселись чинно, но с улыбкой. Кафедра торжественно возвышалась перед ними, словно уже была переполнена мудростью проповедей.
– Признайся же, – сказала Аделина, – лучшую кафедру и сделать невозможно.
– Единственное мое возражение состоит в том, что преподобный Пинк, боюсь, будет чувствовать себя таким внушительным, что проповеди станут чрезмерно долгими. Он уже склонен к этому.
– Тогда я усну и буду храпеть.
Они услышали за спиной шаги и, обернувшись, увидели Уилмота, шедшего по проходу. В руках он держал большую нотную книгу.
– А вот и я, – произнес он. – Давно ждете?
Они забыли, что он придет, но подтвердили, что прождали некоторое время.
– Я был у священника, и миссис Пинк дала мне сборник гимнов, – сообщил Уилмот. – Очень жаль, что я обещал играть на этом органе. Я не чувствую в себе способности верно играть церковную музыку. Но, видимо, я единственный, кто готов это сделать.
– Кейти Брент может, – сказала Аделина, – но теперь она католичка. В любом случае, мне нравится, когда за органом мужчина.
– Сыграйте свадебный марш, – попросил Филипп. – Послушаем что-нибудь оживленное.
– У меня нет нот. – Уилмот уселся за орган, открыл его и установил сборник гимнов на пюпитр и заметил: – Меня восхищает красный атлас за резьбой. Красивый орган.
– Да, – согласился с ним Филипп и счел нужным добавить: – Его подарил мой зять, а моя сестра подарила ковер.
– Я знаю, – ответил ему Уилмот. – У вас щедрая семья. Даже если бы у меня были деньги, община долго бы оставалась без церкви, прежде чем я смог бы ее построить.
– Это не скупость, Джеймс, – сказала Аделина. – Это предубеждение.
– Да. Я не думаю, что религия хороша для людей.
– Что может занять ее место? – спросил Филипп. – Держу пари, что тебе нечего предложить взамен.
– Жизнь хороша сама по себе.
– Ну же, Уилмот, будь благоразумен. Человек не может жить только материальным.
– Тогда пусть смотрит на звезды.
– Вам лучше не говорить такое при мистере Пинке, – вставила Аделина. – Иначе он не позволит вам играть на органе.
– Он много раз меня слышал.
– И не возражал?
– Ничуть. Он кроткий убежденный христианин и уверен, что все в конце концов придут к его образу мыслей.
– И вы тоже, – сказал ему Филипп. – И вы тоже.
– Может быть, – Уилмот пожал плечами.
Он нажал на педали, коснулся клавиш и заиграл новый гимн, который только недавно перевели с латыни. Но Филипп и Аделина знали первый куплет и пели его на все лады.
Приди, приди, Эммануил!
Спаси от власти темных сил.
В неволе страждущий народ,
Что терпит, молится и ждет.
Ликуй! Ликуй! Эммануил
Придет Тебя, Израиль, спасти.
Ни Филипп, ни Аделина не задумывались над тем, какими необычными были эти слова, произнесенные в самом сердце канадских лесов. Они пели их с чувством, а в конце Филипп воскликнул:
– Великолепный орган!
– Не понимаю, как вы можете об этом судить, – сухо заметил Уилмот, – когда поете во весь голос.
– О, Джеймс, что вы за бука? – воскликнула Аделина, подходя к нему.
– Ну, кажется, служба в самом разгаре, – послышался голос от двери.
Это был доктор Рамзи. Он вошел и, осмотрев новые приобретения, объявил:
– Поздравьте меня. Мы с Лидией Базби собираемся пожениться.
– Великолепно! – Аделина даже захлопала в ладоши. – Я знала, что так и будет. Ах, как я рада!
– Очаровательная девушка, – сказал Филипп. – Примите самые искренние поздравления.