…]

Ладонь медленно разжалась и женщина рухнула на пол. Её налившиеся кровью глаза уставились в потолок, рот групо разинулся в какой-то немощно уродливой улыбке, а руки нелепо поползли куда-то под кровать.

[Оныч: …]

Он её удушил. Она мучилась около минуты, целой минуты непостижимой боли, пока жизнь не покинула её.

[Оныч: …]

Он не понимал, что ему делать. Мысли начали теряться, голова шла кругом, руки тряслись, возможно в первый раз в его жизни, а по лицу тёк ледяной пот.

Стук. Стук. Стук.

Вот-вот в комнату кто-то войдет. Судя по разговору, девочка, дочка этой женщины… По имени Лиля.

[Оныч: …]

Сердце Оныча стучало в такт этим стремительным шажкам, ящик начал сильно давить на плечи, а воздуха стало на хватать…

[Лиля: Мама?…]

Она встала на месте и замолчала. Нос пуговкой. Милые каштановые глазёнки. Аккуратное зелёное платьице. Ленточка в волосах. Косички. Пустота. Отчаяние. Горе.

Девочка продолжала молчать. Оныч мог легко убить её. Прямо сейчас, схватить так же за горло, передавить ей шею и тихо уйти.

[Оныч: …]

Казалось, гигант сейчас был даже потеряннее девочки… Перед ним стоял самый жестокий выбор в его жизни… Жизнь восьмилетней Лили из семьи купца, чью мать он убил собственными руками или жизнь его собственной жены, попавшей в опасную ситуацию из-за его безрассудства.

[Оныч: …]

…

[Оныч: …]

…

[Оныч: …]

* * *

[Оныч: …]

Он убежал без оглядки. С ящиком его бы догнали бы и убили, всё-таки он был не самым лучшим бегуном, так что он выронил его по дороге, задержав стражников, гнавшихся за ним.

Километр, ещё и ещё — со слезами на глазах, с невыносимой болью в груди он нёсся домой, в корчму, к Лиле, к обеду, к деревянным табуретиками, к её шерстяным рубахам, к её мечтам о будущем, к её любви к нему, такому глупому и жестокому, пустому и бессердечному…

[Оныч: …]

Висела ночь. Луна лениво окропляла землю своим жадным светом, а звёзды весело резвились в синевато-чёрном прудике, играя в догонялки.

[Оныч: …]

Мерцание ночи спадало каплями на её приоткрытые губки. В будто стеклянных глазах застыл ужас и безысходность. Табуреты разбиты. Одежда украдена. Сбережения поделены.

[Оныч: …]

Лилю изнасиловали и убили. Её вспоротое тело валялось внутри дома здоровяка. Кровавые тернии корнями ползли по полу, пытаясь ухватиться за уголки столов, но всё было бесполезно.

Лили больше не было. Ребёночка больше не было. Мечты больше не было. Онушки больше не было.

[Оныч: …]

Он никогда не рыдал, даже сейчас. Слёзы вытекали медленно и беззвучно. Огромные плечи осунулись, и руки опустились к сырому полу.

В Оныче не осталось ничего, только пустота. Он был ничем, с самого рождения, но он хотя бы пытался заполнить это ничто.

Но тогда ему не было больно. Когда умерла мама, папа, ворчащая бабушка, первая любовь…. Он тогда был слишком пустым, чтоб ощущать боль.

Теперь же… Всё это было зря. Та дыра, что была в нём…. Ему не суждено было её заполнить. Это гной. Это рана…

И он же сам не дал ей затянуться, ковыряя её своими полоумными ногтями.

[Дыон: …]

Дыон… Пустой человек без шанса на счастье.

(P.S. Если ты на полном серьёзе дочитал до сюда и не до сих пор не оставил коммент на книге, то думаю самое время. Мне, к сожалению тяжело по кофейной гуще угадывать, что вам нравится или нет, всё-таки я хочу, чтобы тебе, дорогой читатель, было приятнее в прочтении. Если так лень думать, можешь оценить только эту главу или только эту иллюстрацию. Буду крайне признателен).

Глава 25

[Бернадет: Ыгхыхыаааааа….]

Девушка плакала, скорее даже рыдала, зарывшись подбородком в огромную рясу Сергея. Тот же сидел полуголым за стойкой и с задумчивым видом смотрел куда-то в стену.

История Дыона, конечно, была довольно трагичной, но не настолько же… Как минимум, для не столь сентиментального юноши не было поводов развешивать сопли.

[Сергей: И что потом произошло с теми зверолюдами?]

[Дыон: …На слэдующий дэнь оны были миртвы.]

[Сергей: Ничего себе.]

[Дыон: По началу, я рышил, шо аканчательна откажуся от убыйств, но патом… Кагда мы встрэтились, они дыржали нож у горла какой-та девачки — подумыли, шо эта моя дочь… Всё-такы развидка Траста сплашала… Оны убыли её, а я их… Не думыю, шо сделыл шо-та ны так.]

[Сергей: Да не, Дыон… Всё нормально… Ну, в плане, ничего нормального в том, что произошло с твоей женой нет, но вот в… В общем, я соболезную тебе.]

[Дыон: Мнэ-та зачем? Я жыв. Сыжу здысь. Пью каждый дынь. На турнырах дырусь.]

[Сергей: …]

[Бернадет: Гхыхы хы хыыыы….]

[Сергей: А почему ты тогда убежал?]

[Дыон: Когды у купца-та был?]

[Сергей: Да… Логичнее же было сохранить жизнь жене, прийти к зверолюдам и убить их, разве нет? А после этого и жить спокойно.]

[Дыон: Знаишь… В тот момэнт… Я думыл, шо убей я эту Лилю, и не будыт ва мне больша ничегхошеньке чаловеческаго… Не такого отца я хатэл своиму рыбёнку…]

[Сергей: …]

[Дыон: …]

[Сергей: Так в итоге все дела прогорели, и ты вернулся к корчме?]

[Дыон: Да… Но сыгодня, хотя… Скорые, ужы вчира… Тот зывролюд напомныл мне, хто я есть на самым дыле…]

[Сергей: Да не переживай ты так… Понимаю, что принижать чужие горести не совсем правильно и красиво, но забудется всё, завтра уже будет получше.]

[Дыон: Надыюсь…]

[Сергей: …]

[Дыон: …]

[Сергей: Ну мы пойдём тогда, спокойной тебе ночи.]

[Дыон: Можит, вам уж налыть напоследак засчёт завидения?]

[Сергей: Бернадет?]

[Бернадет: Не… Не откажусь.]

Наконец-то девушка перестала плакать, её щёки покраснели от слёз, а глаза продолжали блестеть. Женщина, что уж тут поделаешь…

Дыон разлили обоим по бутылочке. Если Сергей выпил спокойно, с толком и не спеша, то Бернадет зачем-то со всей дури выхлебала целый бутыль чуть ли не за один глоток.

И зря…

[Бернадет: Так это… Был… Алкоголь…]

[Сергей: А что ты ожидала увидеть в корчме? Молоко? Неужели не унюхала вообще что ли, там, не знаю, вкус не почувствовала?]

Тем не менее, девушка уже не была в состоянии что-либо ему ответить. Постепенно склоняя голову набок, она прикрыла глаза всего на одно мгновение, и они прочно замкнулись.

Бернадет потеряла сознание.

[Сергей: Мда, Дыон… Заслушались мы тебя, такую оплошность допустили…]

[Дыон: Ызвыняюсь…]

[Сергей: Да ладно, я это так — для красного словца… Эххх… Теперь