поздно-то со светом сидишь?]

[Дыон: Ны спытся…]

[Сергей: …Это всё из-за сегодняшнего боя?]

[Дыон: Еслы бы… Эхх… Проста вспомныл кои-шо…]

[Сергей: …]

[Бернадет: …]

За окном трещали сверчки. Мелкие цветочки неслышными бухами щекотали друг друга в обдуваемой ветром катавасии. Тучи неясными приведениями носились по и так уже тёмному небу, а ветерок, как отъявленный хулиган, бродил от одного окна к другому, пытаясь разбудить дремлющий Йефенделл.

[Дыон: Эххх… Раньши я был убийцей…]

[Сергей: …]

[Бернадет: …]

[Дыон: Я рэзал нывыновных, грабыл честных…]

[Сергей: …]

[Бернадет: …]

[Дыон: Я был очынь плахим чыловеком…]

[Сергей: …]

[Бернадет: …]

[Дыон: Всё тык и было бы, если ь не в адин день…… Эххх……]

В глазах Дыона была самая настоящая боль. Он с грустью глядел в пол, еле слышно произнеся слегка бурчащие слова. Сергей и Бернадет, тем не менее, притихли и прислушались к рассказу корчмаря, уперевшегося рукой об деревянную стойку.

[Дыон: Эххх… Тагда тока началася осынь……………]

Дыон

…Тогда только начиналась осень. Листья деревьев желтоватыми гроздями сыпались с чернеющих ветвей, в то время, как земля потихоньку становилась всё сырее и твёрже. Солнце с каждым днём задерживалось реже, оставляя за собой только невыносимо долгие ночи.

В этот день было особенно пасмурно: тучи воронами налетели на и без того сереющее небо, и мир погрузился в тусклое уныние.

Во дворце Йефенделла проводили какой-то обряд посвящения или что-то в этом роде: играли редкие фанфары, в окнах замка поблескивали разноцветные силуэты, а стража особенно пристально поглядывала по сторонам, выискивая непонятно что среди прохожих.

В Первом Кольце было тихо — большинство дворян и чиновников разъехались по урожайным областям Империи, чтобы вести контроль за поставкой продукции в столицу, а остальные и не собирались шуметь в таком тихом и умиротворённом закоулке столицы.

Во Втором Кольце же, наоборот, творилась самая настоящая шумиха — прилавков не хватало, и люди принимались торговать прямо на улице среди толпящегося народа. Все, кто всё лето собирал овощи с грибами и ягодами, теперь старался продать всё это подороже, а остальные же искали еды в прозапас вплоть до весны, пока пища совсем не исчезла с прилавков. Естественно, в этом столпотворении расцветали карманные кражи, обманы, давки и прочие не очень хорошие вещи, с которыми, тем не менее, приходилось мириться.

В Третьем Кольце жизнь шла свои чередом: шумели мануфактуры, не столь многочисленные работники тихо колотили железо или таскали на плечах деревянные конструкции, и слегка прерывисто плескала вода на громадных колёсах водяных мельниц. Указа о мобилизации и отмене монашества ещё не было, так что никто не теснился, работали действительно мастера своего дела, и дело шло хорошо и неспешно.

В Четвёртом Кольце всё шло своим чередом: пьяницы всё также валялись на дорогах, много где шастали зверолюды — до Авагарлийского Теракта оставалось ещё лет 6 — на полянах резвились босоногие детишки, а какой-то громадный мужик с безразличным выражением лица глядел вдаль, оперевшись на дверцу небольшой хижинки.

У громилы были короткие русые волосы, сложенные набок, мелкие зелёные глазёнки, самые обычные, слегка рассыпчатые брови, пухлые щёчки, маленькие губки и гладковыбритый двойной подбородок. Он не улыбался, руки были сложены на широченной груди, а в голове было пусто.

[???: Оныч, твой выход!]

Дверь слегка дрогнула, и здоровяк отошёл в сторону, опустив свои громадные ладони. В проходе показалась голова — чёрная шкура, волчьи уши, но при этом человеческое лицо… Один из зверолюдов-бандитов.

Тем не менее, мужик был не против них, а заодно, так что, не задумываясь, он, пригнувшись, пробрался внутрь хижины, сложив руки за спиной.

Здесь было почти пусто: из мебели только один табурет и небольшой столик, больше похожий на полку, прибитую к стене. Дощатый пол, дощатые стены, дощатый потолок — хозяева этого дома жались в таком же дощатом угле, беспомощно тыча ладонями в сторону четырёх зверолюдов, наставляющих на них небольшие арбалеты.

Заприметив сгорбленного великана, отец семейства — тоже зверолюд, собачьи уши, небольшая плешь, добрые, но до боли жалкие глазёнки — начал инстинктивно плакать. Такая особенность здоровяка почему-то работала почти на всех зверолюдов — возможно из-за животных рефлексов.

[???: Сучара, ты будешь отвечать, куда ты деньги спрятал?!]

[???: Да нет у меня никаких денег! Хны-хны… Прошу, отпустите нас, заберите, что хотите, только уйдите, прошу!]

[???: Мда, тяжёлый случай… Оныч, сломай ему руку.]

[???: Чего?! Чего?! Агхагхагыгхныыыхыхыхы….]

Здоровяк подошёл вплотную к испуганному мужчине и взял его за кисть. Ладони незнакомца были мелкими и потными, они заметно тряслись, и в них не было абсолютно никакой уверенности… Как и отчаяния.

Громила просто сжал пальцы на запястье зверолюда и, слегка прокрутив ладонью, сделал мужчине открытый перелом на руке. Кость вывалилась бордовым стержнем из слегка загорелой кожи, и глава семейства начал истошно вопить, пытаясь хоть как-то смягчить свою боль другой ладонью.

[???: Сучара, если ты не ответишь, где золото, следующей будет твоя жена, потом дочь!]

[???: Я… Я же сказал… У меня нет денег.]

[???: Оныч.]

Великан молча взял женщину за руку. Она перестала дрожать или плакать. Пустые, почти мёртвые глаза уставились на пухлую рожу здоровяка — будто стеклянные, они не значили ровным счётом ничего кроме безнадёжности.

[???: ….]

[???: ….]

[???: Деньги в подполе… За банками с грибами… В корзине из-под ягод….]

[???: То-то же!.. Так, Траст, иди проверь подпол. Остальные, держим их на мушке, пока не уйдём… Оныч, можешь идти.]

Громила с каменным лицом уставился на ушастую физиономию зверолюда, одетого в тёмный плащ.

[Оныч: Мая доля.]

[???: Да-да, конечно… Как я мог забыть? Ха-ха… Завтра зайдёшь — получишь.]

[Оныч: Мая доля. Сыйчас жы.]

[???: Эххх… На сколько процентов мы там договаривались с тобой? Десять?]

[Оныч: Питнацать]

[???: Понял-понял… Так, Траст, тащи сюда деньги.]

[Оныч: …]

[???: Так… 300 монет… Получается 45 монет… Держи. Теперь можешь идти.]

[Оныч: …]

Не попрощавшись, здоровяк вышел на улицу и пошлёпал в сторону своего дома. В его голове было также пусто, небо было всё таким же серым и безысходным, а день и не собирался заканчиваться.

* * *

Родители назвали его Д’он. Они всю жизнь мечтали, что их дети вырвутся в люди и заработают себе имя, поэтому и малыша назвали по дворянскому: «де Он». Тем не менее, таким промышлять было крайне опасно в связи с новыми порядками Вигирфалей (которые могли запросто казнить за подобное злоупотребление благородной приставки «де»), так что имя мальчика немножко подсократилось.

В семье