«За ними, ступая легко и невесомо, шла самая прекрасная дама из всех, каковых Господь создал с сотворения мира: ее стан и одеянья были само совершенство. На золототканом шелке она несла нечто похожее на небольшую решетку из червонного золота, на коей покоилась некая вещь, самая прелестная из всех, когда-либо сделанных человеком. Вещь та была сделана из цельного драгоценного камня и чистейшего золота, напоминая реликварий[238], возлежащий на алтаре. На голове у дамы сиял золотой венец. Последней, замыкая процессию, вошла прелестнейшая дева, негромко плача и стеная; все прочие же хранили молчание. Окружив старого властелина замка, они поклонились ему с величайшей учтивостью.

Нет, глаза не обманывали Гавейна: он узнал эту даму. Это она, и никто другой, поведала ему о Граале и предупредила, чтобы он был готов задать вопрос, как только увидит вновь ее и ее свиту. И вот теперь, когда названное ею время настало, он горел нетерпением задать подобающий вопрос. Но в тот самый миг, как он вспомнил об этом, четверо бывших при копье — двое оруженосцев и две девы — вместе возложили копье на стол и поставили чашу под его наконечник: таково было желание старого властелина. И прямо на глазах у Гавейна произошло чудо: силой Божьей с наконечника копья прямо в чашу капнули три капли крови. Старый властелин проглотил их.

После сего оруженосцы и девы отступили назад, и вперед вышла изысканная дама с плачущей девой. Она сняла крышку с реликвария и положила ее на стол. Гавейн, наблюдавший все это, заметил, что в реликварии находится маленький кусочек хлеба. И когда хозяин замка отделил третью часть этого хлеба и вкусил ее, рыцарь незамедлительно задал свой вопрос.

— Господин мой, ради Бога и величия славы Его, откройте мне, в чем суть этого благородного собрания и дивного чуда сего?! — воскликнул он. И как только он это произнес, все рыцари, дамы и девы вскочили из-за столов с ликующими возгласами радости…»

Властелин отвечал, что это — Грааль, но не прибавил более ни слова о нем, за исключением признания, что все они надеялись и рассчитывали, что Парцифаль сумеет разгадать эту тайну, «но он удалился, как трус, вопроса задать не посмев… Причина его робости заключается в том, что дядя Парцифаля убил своего собственного брата, чтоб захватить его земли. За это предательское убийство Бог обратил гнев Свой против Парцифаля и всего его рода, так что все они погибли». Более того, сам властелин и все окружающие — не живые люди, а мертвецы, и только долгожданный вопрос Гавейна избавил их от чар, которыми они были скованы. После этого Грааль исчезнет, и никто его более не увидит. При этих словах властелин замка и все его окружение исчезли.

Хотя Генрих заимствует некоторые подробности приезда Гавейна в замок Грааля из «Первого продолжения», в контексте его повествования они звучат совершенно иначе. Поиски Гавейна — это всего лишь очередная тайна, еще одно приключение. Здесь преобладает сверхъестественное начало, и все братство Грааля превращается в живых мертвецов из фольклорных легенд. Церемония Грааля содержит трансформированные обряды чинопоследования мессы, однако при этом она начисто лишена религиозного элемента. В более ранней части своего романа Генрих аналогичным образом заимствует и перерабатывает описание второго приезда Гавейна в замок Грааля из «Первого продолжения», полностью убрав из него тему Грааля, тогда как Копье появляется в часовне замка. Генрих более озабочен воспроизведением романического антуража, нежели смысловым содержанием истории. Поэтому Гавейн с самого начала предстает совершенным рыцарем, этаким светским Галахадом. В то время как судьба, предначертанная Галахаду, содержит выраженный религиозный аспект в том смысле, что он относится к типу Мессии, избранника Божьего, трансформация этой роли в секулярном, светском варианте влечет за собой изменение направленности приключений. Это более не испытания характера, а простая демонстрация своего высокого статуса рыцаря. В этом контексте упоминание Грааля лишается смысла, превращаясь в название без конкретной функции. И на прощанье у нас возникает ощущение, что Генрих фон дем Тюрлин включил в свою повесть упоминание о Граале только ради того, что Грааль пользовался особой славой как определяющий элемент сверхъестественного аспекта романов Артуровского цикла.

Такой же интерес к рыцарским подвигам и приключениям — отличительная черта творений Ульриха Фюрстера, баварского поэта конца XV в. Его первым произведением явился перевод «Ланселота», впоследствии переложенный им в стихи; правда, это явно сокращенный вариант, придающий выраженную компактность истории о Граале, полностью опуская заключительное видение Галахада и отбрасывая развернутые описания религиозного ритуала в ранних сценах с Граалем. Но хотя последовательность событий и многие детали сюжета изменены, идеологическое содержание остается прежним: изменения, привнесенные Фюрстером, имеют целью сделать повествование более логичным и реалистичным. Так, например, кровоточащее Копье появляется только в конце церемонии явления Грааля, а кровь, капающая с его наконечника, немедленно используется для врачевания страждущего короля. После исцеления короля Грааль не переносится таинственным образом на борт корабля Соломона, а доставляется к берегу «самой величественной процессией».

Второе обращение Фюрстера к теме Грааля можно найти в «Книге приключений», которая включает в себя не только широкий круг традиционно артуровских материалов, но и отдельные части истории Троянской войны. Фюрстер отличался редкой начитанностью; он умело комбинировал детали из различных версий повести о Персевале. Его покровитель, Альбрехт IV Баварский, был энтузиастом рыцарства, в особенности — рыцарских турниров, и произведение Фюрстера отражает это его увлечение. Фюрстер использует именно немецкие, а не французские версии текста, конкретно — «Парцифаль» и «Титурель», искусно комбинируя сцены с Граалем, заимствованные из того и другого источника, и в то же время придавая им несколько иную форму, так что в итоге исцеление Амфортаса превращается в пространный диалог между Парцифалем и его дядюшкой, в процессе которого последний описывает все совершенства и добродетели Грааля. Сам Грааль при этом назван «ain masse», то есть буквально «грудой металла», которая «именуется благородным, щедрым Граалем». Эта деталь, по-видимому, восходит к одной из рукописных копий «Парцифаля», содержавшей словосочетание «lapis exillis», которое оказалось для Фюрстера столь же непонятным, как и для нас. Дева, несущая Грааль, ставит его на четыре подставки, каждая из которых украшена драгоценными камнями и золотом. Это отголосок стола Грааля, фигурирующего во французских романах.

Под пером менее одаренных поэтов и в фольклорных мотивах Грааль претерпевает в Германии достаточно странные трансформации. Так, в ходе вымышленного поэтического диспута между Вольфрамом фон Эшенбахом и Клингзором (еще одним поэтом той эпохи, имя которого Вагнер дал волшебнику в своей опере), относящегося к концу XIII в., мы узнаем, что Грааль некогда был драгоценным камнем, украшавшим корону Люцифера. Но после того, как Люцифер взбунтовался против Бога, архангел Михаил сорвал с его головы корону и разбил ее надвое. Грааль выпал из обломка короны и упал на землю, где и нашел его Титурель. А в позднейших легендах о Лоэнгрине, сыне Парцифаля, королевство Грааля отождествляется с владениями Артура: в частности, возникает мотив о том, как Артур посылает Лоэнгрина спасти Эльзу Брабантскую, так что рыцари Круглого Стола и братство Грааля оказываются одним и тем же. Подобная странная контаминация происходит в романе о Лоренгеле, где мы видим Парцифаля сражающимся с… Аттилой, предводителем гуннов, известным в немецких преданиях и сагах под именем «konig Etzel», «царь Этцель». Этцель покоряет большую часть Европы, и лишь после того, как Парцифаль «с — Граалем в руках приводит войско на помощь им [т. е. европейцам]», Этцеля удается разбить. Грааль в этом смысле возвращается к своему источнику: Парцифаль пользуется им для той же цели, что и другая реликвия Господня, Истинный Крест Господень, который латинские короли Иерусалима использовали в битвах с мусульманами[239].