Но где же Дарий?

В огромном пиршественном зале собирается совет. Слово предоставляется Гефестиону, в чьём ведении находится дальняя разведка. При Гавгамелах он был ранен копьём и держит речь с перевязанной рукой.

— Шпионы и дезертиры сообщают, что царь бежит на восток к Персеполю, столице державы, или на север, в индийский город Экбатаны.

Ползала представляет собой обширную карту державы. Гефестион переходит с точки в центре, обозначающей Вавилон, на восток, а потом к другим городам, в то время как наши военачальники, восседающие за огромным столом из чёрного дерева, смотрят и слушают с удовлетворённым благодушием победителей. Мы едим мясо врага, пьём его вино, и деловой разговор то и дело прерывается здравицами, которые я не могу да и не хочу прерывать.

— И до Персеполя и до Экбатан отсюда месяц с лишним нелёгкого пути, тем паче что добраться до обоих городов можно, лишь перевалив через крутые горные кряжи. Согласно донесениям, под рукой у Дария всё ещё остаётся не менее тридцати тысяч человек. Даже выступив в погоню сегодня, мы не настигнем его раньше зимы, но, если ты хочешь знать моё мнение, просить о чём-то подобном пехоту, только что понёсшую тяжелейшие потери, или кавалерию, чьи люди и кони пострадали ещё больше, недопустимо.

— Кроме того, — восклицает Птолемей, — мы победили!

— Людям нужно золото и время, чтобы потратить его, — добавляет Пердикка.

— Клянусь Гераклом, и мне тоже! — поддерживает его Клит.

Эти высказывания встречают дружными, одобрительными восклицаниями.

— И впрямь, — соглашаюсь я, — солдаты имеют право отдохнуть и развлечься. Они это заслужили.

Мы зазимуем в Вавилоне. В любом случае мне нужно время, чтобы переоснастить армию. Помимо серьёзных потерь в людях мы понесли ещё более серьёзные потери в конях — более тысячи прекрасно обученных боевых скакунов и вдвое больше запасных лошадей. Чтобы заменить животных и обучить их в соответствии хотя бы с минимальными требованиями, предъявляющимися у нас к кавалерийским коням, понадобится не один месяц.

Кроме того, нам придётся изменить структуру армии. Предстоит бросок на восток, и грядущие битвы состоятся не на открытых равнинах, а в пустынях, холмах и горах. Для этого потребуются более лёгкие, маневренные подразделения, а возможно, и совершенно новая тактика.

— Будешь ли ты охотиться за Дарием предстоящей зимой? — спрашивает Парменион.

— Охота бывает разной, это не обязательно гонка по горячему следу, — отвечаю я. — Царь может убежать, но не может скрыться. Так что пока, друзья мои, давайте приведём в порядок эту конюшню, — я указываю на изображение Вавилона на мозаичном полу.

Мы начинаем.

Наши завоевания научили нас искусству брать на себя управление страной. Мои командиры выучились этому по опыту Египта, Палестины, Газы и Сирии. Судя по всему, данный процесс проходит гладко и здесь, за исключением одного случая, который в то время казался пустяковым, но в ретроспективе приобретает привкус дурного предзнаменования. Он имеет отношение к Филоту.

После Гавгамел я поручил ему доставить в Вавилон захваченное в бою имущество Дария. Он доставляет все, в том числе коней и колесницы, включая и некое устройство, используемое персами при совершении церемонии, именуемой Процессией Солнца. Этот практикуемый монархами Персии ритуал требует участия огромного числа народа: колонна празднующих, включающая жрецов, магов, музыкантов, певцов и десять тысяч «носителей яблока», в полном вооружении и доспехах растягивается на пять стадий. Участвует в процессии и сам царь на блистательной Колеснице Солнца.

И вот Филоту вздумалось устроить комическую пародию на эту церемонию и провести по улицам Вавилона шутовскую процессию, желая не только польстить нашему тщеславию победителей, но и предать осмеянию варварскую напыщенность, к которой были склонны былые властители побеждённой нами державы. Филот делает это, не ставя меня в известность. Я узнаю о его затее, когда, работая во дворце с бумагами, вдруг слышу доносящийся с улицы шум и гам. Наши соотечественники вместе с принуждёнными к этому пленными сформировали глумливую потешную процессию, а толпы местных жителей вывалили на улицы, привлечённые поднятым ими шумом.

Я выхожу на галерею, со мной Парменион, Гефестион, Кратер и другие.

— Посмотри сюда, Александр, — кричит мне с седла Филот. — Что ты об этом думаешь?

Среди пленных стоят остатки царских телохранителей Дария, «носителей яблока». Однако я замечаю, что ряды благородных воинов, большая часть которых полегла при Гавгамелах, а немногие преданные остались с Дарием и при его бегстве, пополнены уличными оборванцами, головорезами и бандитами. С прославленной Колесницы Солнца содрали всю её золотую обшивку, оставив лишь голую раму, а поскольку из тысячи белоснежных скакунов царя царей уцелели лишь немногие, нехватку компенсировали обозными клячами, мулами и даже ослами. Мой взгляд привлекает один из командиров «носителей яблока», человек лет пятидесяти с благородной осанкой и многочисленными боевыми ранами. Нога его до середины икры в лубке, наложенном лекарем на месте перелома.

— Что я думаю, Фи лот? Я думаю, что ты подверг позору и осмеянию хороших, достойных людей. И я приказываю тебе немедленно прекратить это безобразие и предстать передо мной.

Филот явно ожидал совершенно другой реакции. Вспыхнув от обиды, он спешит к галерее, где стою я.

— И чего, Александр, хочешь ты добиться такими словами? — громко, во всеуслышание, спрашивает он. — Унизить других достойных людей, среди которых я занимаю не последнее место? Тех самых, кровь и труды которых обеспечили тебе победу!

Сгрудившаяся позади толпа подогревает его кураж.

— На чьей ты стороне? — требовательно спрашивает он у меня, забыв о вежливости и почтении.

Я выступаю вперёд.

— Проси прощения у своего царя! — приказывает Парменион своему сыну, мгновенно встав рядом со мной.

Гефестион и Кратер стоят наготове совсем рядом. Одного моего взгляда было бы достаточно, чтобы они зарубили Филота на месте.

— Благодари небо, — говорю я ему, — что ты совсем недавно пролил кровь на поле боя, иначе за такую дерзость тебе пришлось бы пролить кровь здесь и сейчас.

Потом, с глазу на глаз, Кратер укоряет меня:

— О чём ты думал, Александр? Унижать командира «друзей», причём публично, на глазах у побеждённого врага! Нам нужна не любовь персов, а их страх!

Он, конечно, прав. Его укоры во многом справедливы. Однако в моей душе что-то изменилось. Я больше не вижу в благородных воинах Персии своих врагов, а в её жителях — рабов, с которыми можно обращаться как заблагорассудится.

В сопровождении Гефестиона я объезжаю ячменные поля вдоль Царского канала. Время обеденное, и два солдата Мазея ухватили живого гуся. Крестьянин бьёт их граблями, а они смеются. Наше появление останавливает скандал. Солдаты указывают на меня, ожидая, что один вид грозного завоевателя устрашит земледельца, но старик не выказывает ни малейшего трепета.