Филот, сражавшийся слева от Тиграна с Ариобатом, ловко увернувшись от своего противника, сам метит в Тиграна. К этому моменту «друзья» и «родственники» смешались в такой безумной, ожесточённой схватке, что о цели атаки, царе Дарии, похоже, все позабыли.

Я, однако, о нём помню и стремлюсь пробиться к нему. В общей давке меня оттесняют в сторону от Тиграна. Несмотря на ожесточённое сопротивление, мы рвёмся вперёд, проламываясь сквозь живую стену. Неожиданно Клит громко кричит и указывает вперёд. Я вижу Дария. Царь находится менее чем в тридцати локтях от нас. С яростной доблестью орудует он со своей колесницы двуручной пикой, именуемой asksara, отбиваясь от воинов нашего боттиейского отряда, занимавшего правую оконечность нашего атакующего строя. Забыв обо всём на свете, я напролом устремляюсь к царской колеснице. Мысль о том, что моего главного соперника может убить кто-то другой, чуть не сводит меня с ума. Всего три ряда отделяют нас от царя. Я вижу, как Карман, командир домашней стражи, собирается вывести колесницу Дария из-под удара. Я направляю вперёд почти взбесившегося от ярости Буцефала, и тут в нашем тылу неожиданно появляется вражеская тяжёлая пехота. Наёмники Патрона, которых мы обогнули на предыдущем этапе атаки, видимо, смогли уйти из-под удара большого клина и, чего никто не ждал, объявились здесь. Эллины прорываются сквозь ряды боттиейцев и смыкаются вокруг царя бронированным кольцом. Они спасут его. Я отчаянно взываю к небесам, моля о крыльях, о чуде, о чём угодно, что перенесло бы меня над всей этой давкой и позволило оказаться рядом с Дарием. Мои ноги настолько устали, что я уже не ощущаю своего тела ниже пояса. С яростью отчаяния я прокладываю себе путь сквозь толпу защитников. Многие из них падают под ударами, но остальные теснее смыкают свои ряды, становясь живым щитом для готовящегося к бегству царя. Ради его спасения герои Персии дерутся со сверхчеловеческой отвагой: они понимают, что каждый миг, купленный ценой их жизни, увеличивает надежду на то, что владыке Востока удастся ускользнуть от врага.

Мы наступаем, и противник отступает. Но отступает, сохраняя порядок и оказывая ожесточённое сопротивление. Персы свежи. Мы измотаны. Мы пробились с боем сквозь восемь вражеских рядов, наши кони с того момента, как мы спустились с Полумесяца, преодолели не один стадий и пребывали в крайне напряжённом состоянии на протяжении времени, казавшегося нам долгими часами. Я схлестнулся с воином в железной кольчуге, находящимся всего в двух рядах от царя. Он левша. Остриё его пики проходит на волосок от моей правой руки, и этот промах стоит ему жизни. Я вгоняю меч ему в глотку, вкладывая в удар всю силу. Мне необходимо убрать этого человека с дороги, но доблестный воитель, даже умирая, загораживает собой своего царя. Он наваливается на мой клинок так, что тяжесть его мёртвого тела сковывает меня, не давая добраться до Дария. Между тем обе мои руки уже немеют от усталости. Я оглох от шума, в глазах у меня рябит от нервного возбуждения.

Я вижу, как наёмник Патрон собирает своих гоплитов вокруг Дария. Домашняя стража Кармана расчищает путь побега. Раздаются крики, неистово щёлкают кнуты, но звуки не достигают моего слуха. Это кошмар. Создаётся впечатление, будто я вязну в дёгте или варе. Между нами и царём остаётся лишь двойная шеренга защитников. Мы с Клитом и бойцы царского подразделения «друзей» бросаемся на них, но мне кажется, будто наши удары наносятся замедленно, словно бой происходит под водой. Я не ощущаю рук и поднимаю меч с таким трудом, словно это тяжеленная свинцовая гиря.

— Он убегает! — истошно кричит Фи лот. По линии сто македонских глоток подхватывают этот крик.

Бой продолжается ещё два часа. Мои отряды не могут немедленно погнаться за Дарием, ибо на флангах идёт отчаянный бой, и военачальникам, Пармениону и Кратеру слева, так же как Мениду, Арету, Клеандру и Аристону справа, настоятельно требуется подмога. За это время я сам полдюжины раз оказываюсь на волосок от гибели, а многие мои командиры получают раны. Гефестиону копьём пробили руку, Теламону прострелили обе ноги; Кратер, Коэн, Пердикка и Менид, все четверо, изрешечены стрелами. Из двух тысяч первоклассных боевых коней «друзей» от ран или изнеможения пала половина, а у наёмников да союзников и того больше.

Ночь застаёт меня, успевшего сменить уже восемь лошадей, в двухстах стадиях к юго-востоку от поля боя. Группа преследования составляет половину царского подразделения «друзей», две четверти копейщиков Арета и залатанный отряд пеонийцев Аристона.

Вопреки ожиданиям Дарий убежал не на юг к своим драгоценным городам Вавилону и Сузам (очевидно, он потерял надежду удержать их), но на юго-восток, к своему лагерю в Арбелах. Как мы узнали позднее от пленных, он добрался до него к полуночи и, не разрушив моста, чтобы через него могла перебраться его отступающая армия, в сопровождении свиты направился на восток через горы, по караванному пути, ведущему в Мидию. Я гнался за ним по пятам до темноты, дал отдохнуть лошадям и людям до полуночи и продолжил путь дальше, до Арбел, добравшись до них на следующее утро. Дарий опередил нас на несколько часов. Дорога представляет собой сплошной поток беженцев, и пробиться сквозь эту безумную толпу с нужной нам скоростью решительно невозможно.

Арет, во вчерашнем бою на всю жизнь увенчавший себя неувядающей славой, подъезжает и останавливается рядом со мной. Бока его коня покрыты спёкшейся коркой. Лицо Арета, включая зубы, черно от крови и сажи.

— Пусть Дарий уходит, Александр, — говорит он. — С ним покончено. Новой армии ему уже не собрать.

Но такие советы не по мне. Мы продолжаем путь по предгорью вместе с десятками тысяч беглецов. Многие из них знают местность не лучше нас и, не имея проводников, целыми толпами забредают в тупики каньонов. Наконец один из сотников Арета отлавливает на обочине погонщика мулов, явно уроженца здешних мест. Мы принуждаем его стать нашим проводником. Я клянусь, что если он укажет нам верный путь через эти горы, то станет богатым человеком, в случае же обмана ему перережут глотку.

На протяжении двух часов наш отряд петляет по тропке не шире струйки бычьей мочи. По сторонам вздымаются утёсы и зияют бездонные пропасти. Всякий раз, когда Клит, угрожая плетью, выражает сомнение в том, что эта вонючая тропа ведёт куда надо, погонщик клянётся небесами, уверяя всех в правильности избранного пути. Он убеждает нас карабкаться всё выше и выше, ибо, по его словам, с вершины мы увидим караванный путь, по которому бежал Дарий. Но когда мы одолеваем последний подъём, тропа обрывается, упираясь в отрог.

Погонщик мулов срывается с места, пытаясь убежать, но его ловят и приводят ко мне. В сердце моём нет ненависти: я восхищаюсь его выдержкой и мужеством.

— Ты сохранил жизнь своего царя, — говорю я ему, — но заплатишь за неё своей.

На обратном пути мои товарищи отдаются радостному воодушевлению.

— Теперь ничто не стоит между нами, Вавилоном и Сузами, — восклицают они. — Мы возьмём себе женщин из персидских гаремов и будем вкушать трапезу на золотых блюдах!

— Держава твоя, Александр. Приветствуем тебя, Властелин Азии!

Мой даймон, однако, настороже. Он знает, что с бегством Дария я, возможно, уничтожил одного противника, чтобы его место заняли двое других. Во-первых, Персидская держава, правление которой становится моим бременем. А во-вторых, моя собственная армия, которая, разжившись неслыханными богатствами, разжиреет и разленится настолько, что её трудно будет вернуть на путь славы.