– Господин Сеул, на то вы и дознаватель, чтобы сразу такие вещи замечать. Что теперь прикажете делать?

– Все то же – возвращаться нам надо.

– Здесь поработала явно не наша армия – у нашей ракет нет. Если уходить, придется идти по их следам. А мне это не нравится.

– Мне тоже. Честно говоря, у меня две версии: или это какие-то не известные никому бандиты с отличным оружием; или здесь откуда-то появился отряд хабрийцев. У них порохового оружия хватает. Я, кстати, вам не сказал – как минимум двое жителей убито из пороховых трубок.

– Умеете вы настроение поднимать… Господин Сеул, судя по следам, отряд у них побольше нашего, хотя и ненамного. Но я могу ошибаться – они с собой угнали жителей, и точно пересчитать всех в этом месиве следов невозможно. Нарываться на них нам не следует – если это армия Хабрии, то нам не поздоровится. Вояки там посерьезнее полудиких горцев. Но хоть убивайте, не пойму – откуда здесь могли взяться хабрийцы?! Мало того что им пришлось бы пройти всю Северную Нурию и нашу границу, так им тут не рады не только стражи, но и местные жители. Не любят их здесь. Так что думаю, вы ошибаетесь насчет их.

– Ну, значит, это бандиты, оснащенные хабрийским оружием.

– Да нам все равно – если эти ребятки с легкостью снесли целое селение, нам на них нарываться нет резона.

– Другая дорога есть?

– На ту, по которой изначально шли, возврата нет – дружно ведь решили к пожару не соваться. На этой тоже неладно… Досюда мы вообще-то шли без тропы вовсе, почти напрямик. Можем обогнуть с другой стороны эту гору и так же продвигаться.

Сеул, вспомнив все «прелести» недавнего пути, поморщился:

– Неприятно, да и раненому на пользу такая дорога не пойдет.

– Раненому? Да он, считайте, мертв – ни разу не шелохнулся за все время. Пищу не принимает, воду кое-как ему заливаем, но это не дело. Помрет он.

– Я понимаю, вот и хотелось бы успеть его довезти к врачам – может, они помогут.

– Гробовщик ему поможет.

– Это единственный задержанный – если он ничего не расскажет, будет досадно.

– Будет еще досаднее, если мы нарвемся на этих ребят, – тогда и мы ничего не расскажем. Господин Сеул, это не окрестности Столицы, это – Нурия, горный район, здесь хорошие дороги – редкость, а не правило. Эти ребятки дальше не сунулись – им подавай именно хорошую дорогу. Так что если вы действительно хотите вернуться, лучше это делать по забытым богами тропам и самым глухим склонам. Приятного в этом мало, да и не везде пройти получится, но зато шансы на удачное окончание похода возрастают значительно. Ну так что?

– Уговорили. Раз лучше ничего не придумали, пойдем по бездорожью.

* * *

Гигант умер ночью, на руках у егеря, пытавшегося напоить его через кожаную воронку. По его словам, тот внезапно закашлялся, открыл глаза, жадно уставился в небо и сказал лишь четыре странных слова: «Целое, я остался один». После этого закрыл глаза и перестал дышать. Попытки привести его в чувство к успеху не привели. Знающий паренек, бывший в отряде за лекаря, пробовал его оживить, надавливая на сердце и за уши, но тоже ничего не добился.

Сеул, узнав поутру об этом, ничего, кроме раздражения, не ощутил. С этим человеком связывали немало надежд, на него затратили немало сил, и все без толку. Зря надрывались, на руках перетаскивая его через осыпи и буреломы.

А еще отряд потерял двух лошадей. Одна сломала ногу на круче, вторую раздуло – видимо, сожрала ядовитую траву. Егеря пытались ее откачать, но, когда животное легло на бок, добили, чтобы не мучилось.

В общем, наступила полоса неудач.

Тиамат, будучи от природы слегка суеверным, за завтраком, наворачивая из котла суховатую пшенку, приправленную скромными остатками сала, заявил:

– У лошадей с подковами беда. Моя вина – надо было с собой кузнеца прихватить. Хозяйство походное у него невеликое, нам ведь не мечи ковать, а только копыта чинить. Терять лошадок мы сейчас начнем. Да уже начали… А беда одна не ходит…

– И долго нам еще выбираться? – уточнил Сеул.

– Если бы от меня все зависело, за пару дней бы спустились. Только не верю я в такое… на душе что-то мутновато… Будь у нас еды побольше, уговорил бы вас остаться здесь лагерем дня на три-четыре. За это время разведчики бы все облазили, и мы бы знали, что тут творится. Зря я слабину дал там, в пещере. Надо было продовольствием загрузиться, а не тащить эту рухлядь разную. Толку нам от хлеба сейчас больше было бы. Хуже нет, когда вокруг непонятно что. Тем более когда это неприятностями грозит… Кто пещеру разгромил, мы не знаем и вообще не понимаем; кто сжигает селения горцев, тоже не знаем. Я впервые в такое попадаю. Будто не в привычные горы мы пришли, а непонятно куда, где знать ничего не знаем. А я не люблю такого – если ничего не понимаешь, значит, ничего не видишь. А слепой обязательно в дерьмо вступит, что ни делай.

* * *

Тиамат беду накликал, или она сама их подкараулила, но около полудня отряд наконец неприятности нашел.

Как и большинство неприятностей, эта подкралась незаметно. Из передового дозора примчался егерь, сообщив, что место, где предполагалось устроить привал, готово к приему гостей – ничего подозрительного там не заметили. Травы на лужайке хватит для лошадей, вода в озерце чиста и пригодна для употребления. А еще на другом его берегу обнаружены многочисленные звериные следы. Если повезет, можно подкараулить крупную дичь, что не помешает: продовольствия почти не осталось.

Отряд пробирался по горному лесу. Если кто-то считает, что горный лес – это корявые кустарники, обступающие еще более корявые деревца, то он никогда не был в Нурии. Местные каштаны, ели и буки верхушками небо подпирают, их втроем не обхватить, а под ними, кроме редких папоротников и хвощей, ничего не растет – не хватает света. Даже в полдень здесь сумрачно, а к вечеру идти становится невозможно – глаза на ветках оставишь. Если вверх не поглядывать, кажется, будто через колоннаду храмовую пробираешься – мрачно, торжественно, и куда ни глянь, колонны понатыканы.

Когда Сеул выехал на опушку, он едва сдержал восхищенный возглас – столь прекрасное зрелище ему открылось. Лес обрывался внезапно – будто отрезало. Прямо за ним склон становился гораздо круче, резко опускаясь к крошечной долинке, приютившей озеро, по форме почти идеально овальное. Вода чище самого качественного хрусталя, со скального обрыва на противоположном берегу низвергается в несколько каскадов ручей, пряча свои струи в облаках мельчайших брызг, среди которых солнце вырисовывает радуги в несколько рядов. Под склоном – аккуратная полянка каменистого пляжа, чуть дальше по берегу к нему подступает лес, окружающий озерную чашу с трех сторон.

– Красиво, – прокомментировал невозмутимый Дербитто, проникшись красотой места. – Хорошо, что здесь не бывают высшие аристократы. Наверняка захотели бы изуродовать эту жемчужину очередным замком или виллой.