Нервы – не казенные.

Отказ, разве что чуть более вежливый, услышали и Ардонские. А Лорену, которой стало просто интересно, послали далеко и образно. Да так, что Матильда сама собой восхитилась.

Лорена не восхитилась, но задумалась, что такое «антисоветчик», какая «Чукотка» по ней плачет и кто такой «Волдеморт», за которого ей посоветовали выйти замуж. И временно отвязалась.

А девушки продолжали нервничать настолько, что не спустились даже к ужину. И с радостью нырнули в забытье сна.

В одном Рид был полностью прав. Узнай супруга о его ране, ее бы точно ничего не остановило.

Матильда Домашкина

Как известно, здесь – не лучше, чем там.

Плюс этого «здесь» только в том, что на работе плакать некогда. Да и работала в основном Мария-Элена, Матильда только подсказывала.

Как стать специалистом?

Найти себе учителя, постоянно находиться рядом с ним и учиться, учиться, учиться…

Это с Марией-Эленой и происходило. Работать ей нравилось, Матильда оказалась неплохим учителем, так что девушка уверенно себя чувствовала в роли секретарши, да и помощника тоже.

А вот Матильда переживала и нервничала.

Мария-Элена успокаивала сестру как могла, но к вечеру выглядела так, что Давид встревожился.

– Что случилось? Малена?

И что тут было сказать? «У сестры муж пытается бунт задавить, а я нервничаю?»

Девушки выбрали промежуточный вариант. Вранье, конечно, но не до конца. Малена вздохнула.

– Я все о родных думаю. И письмо то перечитывала… которое Булочников жене написал. Не любил, всю жизнь прожил с постылой бабой, а вот ведь как повернулось…

Давид пожал плечами. Как человек с двумя сестрами, он знал, что женщина – существо непредсказуемое, и понимать его иногда не надо. Только поддержать и посочувствовать.

– Можно я еще раз письмо посмотрю?

– Конечно…

Ксерокопия письма перекочевала в руки Давида Асатиани.

Мужчина вчитался, потер подбородок, на котором к вечеру появилась синеватая тень щетины.

– Странно как-то.

– Неужели? – удивилась Малена, которой как раз ничего странным не казалось. Мало ли как жили, когда пора умирать приходит, люди по-разному поют…

– Странно. Циник, купец, предприниматель, который вырос в борделе, женился ради титула, – и такие нежности?

– Может, и правда любил?

Давид покачал головой:

– Нет. Малена, ты у меня чудо, но в мужчинах совсем не разбираешься.

Девушка и спорить не стала, молча развела руками. И то верно, откуда в монастыре мужчины? И вместо дурацкого кокетства поинтересовалась:

– А что тогда? К чему было все это писать? О ребенке сообщить?

– Все так и подумали. И сто лет думали, – согласился Давид. И довольно улыбнулся. – А я бы не только о ребенке подумал, но и о его наследстве.

Малена, будучи герцогессой, поняла его мысль с полувзгляда.

– Ты считаешь, что Булочников спрятал где-то свои капиталы – те, что не смог вывезти, – и написал об этом жене? Иносказательно?

– Умница. – Давид коснулся губами пальцев девушки.

– Но почему не поняла его жена? Дети?

– Я на досуге почитал немного о твоем предке. Его жена, обедневшая графиня, умерла через два года после эмиграции. Насмотрелась всякого во время бегства, заболела, слегла… то, что творилось в стране, любого подкосило бы. Деньги в семье были, но не так много, чтобы век прожить безбедно, дети принялись устраиваться в жизни, торговать, крутиться, потом война грянула…

Матильда и не помнила таких подробностей, но готова была поверить.

– Если бы в письме было «зарыто наследство старушкино под камнем на площади Пушкина», это бы не пропустили. А лирика… детки просто не задумывались об этом.

И ведь верно.

Да, мы любим своих родителей. А кто знает, как зовут мальчика, который был первой любовью вашей мамы? В каком классе впервые поцеловался папа? С кем потерял невинность? С кем танцевал школьный вальс? Как объяснялся матери в любви? Так, к примеру.

Иногда эти истории передаются в семье – к зависти других людей. А иногда уходят под завесу времени. И кому интересно, что у твоей бабушки было два кота и их звали Васька и Дымка, или что твой дед обожал овчарок, а ему в детстве купили таксу? И сам-то ты можешь этого не знать.

Ушли в прошлое времена дворянских усадеб, где висели галереи портретов, а хозяева могли рассказать о каждом из своих предков. Ушли… и не сказать, что это к лучшему.

Давид развел руками.

– Думаю, да. И не задумывались, и не знали…

– И письмо лежало себе как семейная реликвия. А внукам уже и начихать было, – согласно кивнула Малена. – Тогда – что? Это шифр?

Давид покачал головой.

– Шифр надо посылать тому, кто в нем разберется. Графиня – и шифры?

Малена могла сказать, что она – герцогесса, но… ведь и верно? Какие шифры? Не разобралась бы, она ж герцогесса, а не племянница господина Бенкендорфа.

– Анаграмма? Литорея? Или надо читать каждую четвертую букву, к примеру?

– Нет, Малечка, не совсем так. Я подозреваю, что разгадку надо искать в той части, которая выглядит более лирически. Вот смотри…

«Помнишь ли ты сад, который стал свидетелем нашей первой встречи? Ах, как буйно цвели розы, как пьянил их аромат, и я чувствовал себя молодым, словно и не было за плечами этих лет. Но самой прекрасной розой была ты.

Золотом сияли твои глаза, и ангел парил над нами.

Молюсь за вас ежечасно».

– Хм-м… думаешь? А где они встретились?

Давид развел руками.

– Где угодно. Тут можно гадать до умопомрачения, если не сохранилось дневников или свидетельств очевидцев – кстати!

Набрать номер Нателлы было делом десяти секунд.

– Привет, сестричка!

– Дэйви, как дела?

– У нас все в порядке. Я тебе что звоню – ты же копалась в истории Булочниковых?

– Было немножко. А что?

– Где Иван Булочников повстречался со своей женой?

– Графиней Марией? Не знаю… сведений нет. Наверное, где-то на приеме. А что?

– Да ничего. Интересно стало.

Давид поболтал еще минут десять и отключился. Задумался.

– А если пойти с конца, – предложила уже Матильда. Не Малена. – С чего купца молиться потянуло?

Для герцогессы молиться за кого-то было естественным процессом, как дышать. А для внучки коммунистки? Ха! И еще раз – ха!