– Потом – когда? – спросил Виктор Васильевич,глядя на нее не то чтобы с опаской, но жалеючи, как на больную. – Непоздно ли будет – потом? Ведь, очень может быть, с помощью этой штукипрослушивают вас, чтобы выяснить, когда и куда вы уезжаете, когда именно васдома не бывает. Подгадают момент, что и вас нет, и сигнализация барахлит,явятся, вынесут из дому все... у вас хоть вещи застрахованы?!

– Нет, – честно призналась Алена. –Не застрахованы мои вещи. Но я думаю... Я, кажется, знаю, кто мне этого «жука»подсадил. Это не воры, это... как вам сказать... это писатель один, который...ну, он мне очень завидует, моим книгам, успеху моему... Я думаю, это его рукдело. Он спит и видит, как бы мои сюжеты украсть. А ведь я их очень часто потелефону обсуждаю, с подругами, к примеру, да и с издательством, в смысле, средактором своим.

Виктор Васильевич посмотрел на нее исподлобья,потом опустил глаза, кивнул и принялся закрывать трубку с «жучком». Вид у негобыл совершенно непроницаемый, однако Алена совершенно точно могла бы сказать, очем он сейчас думает: «Ври больше! Могла бы что-нибудь поинтересней придумать,писательница!»

Могла бы, конечно. Просто времени нет наобдумывание ситуации. Но ничего, когда Алена останется одна, она ее всецелообмозгует, разберет по косточкам и разложит по полочкам. И, может быть, дажепоймет, что делать дальше.

Она проводила Виктора Васильевича и ещенемножко постояла, посмотрела на трубку. Пока ничего толкового в голову не шло.Пожала плечами и, снова забрав сумку с формой, вышла из дому. Все равно шейпингпропускать не следует! На страх врагам!

Вдобавок самые неожиданные сюжетные ходыпридумывались ею, самые замечательные догадки приходили в голову, как это нистранно, именно во время интенсивных махов ногами и руками. Может, и сейчасповезет?

* * *

Господи, ну почему счастье – это такаянеуловимая штука? Такая увертливая? Ну вот только что, кажется, ты его поймала,вцепилась в него руками и ногами, ощутила, как оно трепещет, увидела, каксверкает всеми своими перышками, словно райская птичка, ну вот только чтопорадовалась этому до полного обалдения, только решила – все, ты своегодобилась, все мучения и страдания кончились, все устаканилось в жизни, каквдруг эта птичка затрепетала в твоих руках, забилась, принялась клеваться,коготками царапаться, словно дикий котенок, а потом выскользнула из рук, какбудто оно не птичка, а уже обратилось рыбкой, во что-то вроде налимакакого-нибудь, хвостиком вильнуло и исчезло в мутной воде каждодневной жизни. Иты с глупым выражением разглядываешь свои ладони, не в силах поверить, что вотоно было только что, счастье, ты его держала, владела им, и нет его! То ли онозолотая рыбка, то ли райская птичка, то ли пушистый трехцветный котенок – даневажно, всяко оно было, – и вот его нету, и ты не знаешь, вернется ли онокогда-нибудь. А главное, понять не можешь, что же случилось, что ты сделала нетак? Или просто такая жизнь поганая твоя, что не дается тебе счастье в руки? Несуждено быть счастливой?

Раечка медленно закрутила кран и подумала, чтосчастье можно сравнить еще вот с этими струями горячей воды, которые только чтотак приятно омывали тело, а сейчас стекли с него, оставив только неприятное додрожи ощущение холода. Зря она потащилась в душ, не так уж и вспотела сегодняна тренировке. Вообще, можно сказать, еле шевелилась во время шейпа, ни разунормального пульса не набрала. А, ладно, кому все оно нужно? На шейпинг онаначала ходить, чтобы похудеть, чтобы Димке понравиться. А раз Димки не будет,на фиг все нужно – и фигура, и красота? Димка снова исчез...

Да, прошло уже два дня с тех пор, как Раечкане только испытала самые обалденные ощущения в своей жизни от осознания своейнеотразимости, но и уверилась, что положила свое счастье в банк под большиепроценты. И вот вам – дефолт, курс обвалился, банк рухнул, все сейфы вскрыты,все хранилища обчищены ловкими ворами!

Димка сгинул – не звонит, не появляется, невстречает Раечку. Отец, который был так им доволен, снова надулся, снова сталнедоверчивым. Они договаривались встретиться через день-два, а прошло уже три,но Димки нет как нет. Телефон его не отвечает, хотя и не отключен. Понятно, чтоДимка просто не хочет разговаривать с Раечкой. Отец решил, что Димка перепродалтовар кому-то другому. Ну что ж, сам виноват! Зачем ему понадобилосьвстретиться с владельцем этих несчастных феромонов? Неужели он не мог отдатьденьги сразу? Или хотя бы часть! Если бы Димка получил аванс, он бы никуда неделся. Он же порядочный человек. А так... может быть, он и в самом деле нашелболее выгодного покупателя, который ни на какие эксперименты не стал времятратить, сразу понял, какое выгодное дело ему предлагается, – и выложилденьги.

И очень может быть, что у этого выгодногопокупателя тоже есть дочь... какая-нибудь тоненькая, длинноногая, с такойталией, что ей никакой шейпинг не нужен...

Раечка всхлипнула и принялась вытираться.Холодно стоять мокрой, а вообще-то хорошо бы простудиться и умереть. ЧтобыДимка пожалел... Она будет лежать в гробу, бледная, неподвижная, изнуреннаяболезнью (и наконец-то похудевшая!), в белом платье, потому что девушек ведь всегдахоронят в белом, как невест, а Димка будет стоять над гробом, смотреть наРаечку, плакать и думать, что никогда он больше не встретит девчонку, котораябы его так сильно любила.

Она с таким ожесточением вытираласьполотенцем, что кожа загорелась. С отвращением посмотрела на себя в зеркало.Ага, заболеет она, как же! Вон какая розовая, какая здоровая. Никакой вирус еене возьмет, даже если захочешь нарочно заразиться. А противная писательницасегодня на шейпинг не пришла – заболела небось. Везет людям...

Раечка обмоталась полотенцем, вышла из душа –и первой, кого увидела, это именно противную писательницу. Упомяни о черте...Понятно, значит, она не заболела, а просто опоздала, вот и решила со следующейгруппой позаниматься.

Писательница мельком глянула на Раечку,поздоровалась (эта ее привычка Раечку просто из себя выводила: ну ведьздороваются только с родственниками и друзьями или с хорошо знакомыми людьми,на чужих-то какой смысл силы и время тратить?!) и повернулась к Валентине (ещеодна противная, до тошноты вежливая старая грымза).

– Нет, я не заболела, просто работымного, – сказала писательница, видимо, продолжая начатый разговор, –вот глаза и устали. Ужасный вид, конечно.

«Отвратительный!» – чуть не воскликнулаРаечка.

Вид у писательницы Дмитриевой и впрямь былкакой-то заморенный. Глаза красные, лицо осунулось. Теперь она выглядела вточности на свои сорок с хвостиком, а может, даже и на пятьдесят. Интересно, апочему у таких немолодых людей ноги с возрастом не укорачиваются? Ну ведьнесправедливо же... А у молодых удлинялись бы за их счет!

– Да, у нас в поликлинике тоже кошмар какой-тоименно в последние два месяца, – сказала Валентина.