Семнадцатое мая. Цветовую гамму на купюрах немного скорректировали – было до жути работы… и все равно подделка заметна. К тому же до сих пор остается «металлическая» проблема – нам никак не внедрить в глубь бумаги защитную алюминиевую ленточку, а без нее уж точно ни фига не выйдет. Получается, нужна дополнительная постобработка, а это как-то некозырно. Да и пахнуть деньги начали почему-то кислым молоком, причем сильно… А закаты в этих местах – просто фигня! На них даже курить не интересно. Надо бы их как-нибудь переделать.

Восемнадцатое мая. Макс, честно говоря, уже замучил своими народными песнями. С неделю назад притащил колонки, усилок и теперь крутит на всю катушку «Мельницу», «Песняров» или «Цветы», а иногда каких-то совершенно неизвестных мне «Балагуров» и «Любавушку». Говорит, его русская натура просит. Мол, вот где настоящая мелодия, душа, простор и, главное, истинные слова. типа задолбала его непотребная иностранщина. Я-то не против, но слушал бы он в наушниках! Так нет же, меня приобщает-воспитывает. Разругались. Потом, конечно, помирились, но он, зараза, только тише сделал.

Двадцатое мая. Вышел на работу. Плющит от этого. Опоздал. Гордеев вопил, будто с цепи сорвался! Шустрик тоже что-то бухтел не по делу, и Рэд опять провоцировал… Жесть! Весь день ковырялись в туннеле, устали, измазались словно черти: ночью произошло обновление станции, кучу оборудования пришлось заново ставить, даже «Офелией» не дали заняться! Зато мне пришла в голову одна идея, высказал ее вечером Максу: зачем мы с нуля выдумываем технологические процессы, скажем, копирование, когда П-26 может нам предоставить готовые решения? Полигон же такие крутые вещи может! Нужно именно в этом направлении копать, а не изобретать очередной велосипед! Макс сказал, что он давно уже параллельно над этим работает, но там система взаимодействий, функций и параметров очень специфическая. Ну тогда ладно, я спокоен (это был сарказм). Я-то почем знал, что проблема решается?! Мне-то он не пишет ежедневных отчетов, жук! Все, надоело, пошел спать.

Двадцать третье мая. С купюрами до сих пор проблемы, они мне уже снятся, эти долбаные бумажки, просто замучили… Думаю, надо с ними заканчивать. Зато мы начали изготовлять золото! Потому что решили-таки проблему «микроволновки». Выходит оно, правда, фиговым: пористым, окисленным, с дикими примесями то никеля, то олова… Короче, требуются переработка, переплавка и прочие дела. А первые партии были даже слегка радиоактивными (между прочим, у золота только один стабильный изотоп), в общем, весело. Уже ночью попробовали платину (пять стабильных изотопов), а затем осмий (целых шесть стабиляков). Получилось гораздо лучше, почти товарный вид, однако общий изотопный состав – довольно странный, в природе такие комбинации нигде не сыщешь, а значит, металл будет легко отследить. Ведь я уже думаю о рынке сбыта! Но Макс сказал, чтобы я под страхом безнаркозного кастрирования не думал в это лезть – он сам разберется с покупателями.

Двадцать шестое мая. Макса не было два дня. Меня это снова дико нервировало, но он приволок целый пакет денег, не новых и не хрустящих, зато настоящих. Наш первый заработок! Отметили каким-то сверхдорогим шампанским и шоколадом, в который были вплавлены ленточки из настоящего сусального золота.

Тридцатое мая. С генерацией собственных денежных купюр пока завязали. Сварганили пару автоматических комбайнов, которые копируют с образца платину и осмий, сами переплавляют их в слитки специальной супер-пупер-плазмой, складируют на поддоне и отправляют их на тайный склад, откуда Макс уже толкает сие добро правильным людям (а может, и нелюдям). Зашибись! Конвейер, настоящее безостановочное производство.

Четвертое июня. Взорвался аппарат для осмия – ночью, когда нас здесь не было (Макс до сих пор спит в Норе, не доверяет, получается, местной природе). Жидкий металл расплескался по всей пещере, и второй аппарат, с платиной, из-за этого тоже сдох. Но хотя бы пожар не возник – хорошо, что мы их вынесли в отдельные пещеры… Предложил Максу делать алмазы. Он задумался. Осмием больше не балуемся.

Шестое июня. Макс появился с перевязанной рукой и шрамом на шее. Злой. Долго не говорил, в чем дело. Потом рявкнул, что платиновые металлы больше вообще не генерируем. Кажется, его хотели обуть нехорошие дядьки (и я так понял, что все они уже горят в аду). Я спросил, что насчет охраны – может, стоит нанять пару-тройку амбалов, но Макс только рукой махнул, мол, лучше подумать о лантаноидах типа тулия и тербия. Есть типа шибко заинтересованное лицо в министерстве машиностроения какого-то далекого мира – там правят разумные жирафоиды, и дал мне образцы для копирования. Я даже не понял, шутит он или нет, и параллельно продолжил заниматься алмазами. А выходят они мутными и хрупкими – при малейшем давлении распадаются на тонкие пластины. Наверное, надо изучать их микроструктуру, приобретать электронный микроскоп, инструменты для тестов на прочность, всякие там дифрактометры, мутномеры и прочие дела. Но для этого у меня нет ни знаний, ни умений, ни времени. Да и особого желания. Нам явно нужно расширить штат соответствующими спецами! Но как им довериться? Даже не знаю.

Седьмое июня. С чего-то мы заговорили о напавшем на меня в ущелье хищнике, когда я припер туда ретранслятор. Макс махнул рукой, мол, не забивай себе голову, и меня это сильно задело. После обеда, взяв бластер, отправился на поиски Чудища. Макс поначалу отговаривал, а потом плюнул (и со мной, зараза, не пошел). Почти полтора часа ползал по камням на том самом месте, ничего подозрительного не обнаружил. Может, и не было никого?

Восьмое июня. Макс прознал о Дневнике. Ржал. Ну и фиг с ним, с болваном (слышь, Макс, ты – болван!). Не только девчонки хранят воспоминания, в этом, мне кажется, нет ничего зазорного. Я же не пишу тут о Станнум, размазывая по монитору сопли! Кто знает, может быть, когда мы уже будем править миром… нет, мирами! – мне захочется написать мемуары (по многочисленным просьбам трудящихся Мультивселенной). Что я тогда буду силиться-вспоминать в свои девяносто пять, а то и сто двадцать? А тут – бац, и вот вам готовый материал, только диалоги вставить и описания природы. Так что, думаю, надо фиксировать все подробнее! А Макс сказал, что править мирами – это, конечно, замечательно, но лучше бы я делом занялся. Продолжаю ковырять код.

Двенадцатое июня. Нашел кучу багов и неоптимизированных параметров в алгоритме генерации аллотропной формы углерода – того, который народ называет «алмаз». А все исправив, сразу же получил кусок отличного розового камня размером с грейпфрут! Не знаю, как его оценят всякие там профи, но выглядит алмазище шикарно. Тяжелый. Даже не представляю, сколько он может стоить! А Макс сказал, что в этом-то и проблема: мы его в таком виде просто не продадим, хотя, конечно, всегда можно распилить или сразу делать камни помельче, но потом все равно гарантированно поимеем проблемы с бандитами или, что еще хуже, посвятовскими чекистами. У нас уже, мол, и так почти полтора лимона зелени (чистая правда, самому не верится!) и нужно остановиться на более простых и безопасных вариантах. Все-таки, мол, не из-за бабок ковыряем Машину! А штат он все равно отказался расширять, даже красивой лаборанткой. Не понимаю его… В общем, я решил соорудить музей неудачных и малоликвидных экспонатов – с помощью Машины «выпилил» из скалы еще одно большое помещение, создал там освещение, вентиляцию, телепортировал полки, витрины и тому подобное (Макс был в принципе не против, хотя начинание это оценил как бестолковое и никчемное баловство). Алмаз, который, кстати, я назвал «Розовый фламинго» – первый экспонат музея – положил на самое видное место. И, так как взлом системы полигона мне еще не доверяют, занялся яблоками, то есть генерированием органики. Проблема питания человечества, понимаете?