– Ах ты Господи, мистер Керт! Как вы меня напугали! Зачем вы так тихо подкрались?!

– Я тебя спрашиваю: что ты тут делаешь?

– Я... о... о... обыскиваю.

– А ордерок на обыск у тебя имеется?

– Ордер на обыск в доме покойного – кому он нужен?

– Любопытная философия. Конечно, настоящему копу ордер в этом случае не нужен. Да только ты, деревня, полицейский лишь у себя дома, в Версале. А тут ты никто, штафирка штатская. Стало быть, ты нарушил границы собственности. И я тебя по праву арестую. Я тебя давно предупреждал – не суйся не в свое собачье дело. Тут тебе не там!

– Хотите арестовать меня за незаконное вторжение? Валяйте.

– А ты не задирайся. Не то напросишься.

По его мрачному виду не поймешь, на что я могу напроситься – на арест или на мордобой. Впрочем, у Керта всегда рожа боксера за секунду до первого удара!

– Ты и так по уши в дерьме. А если я тебя зацапаю в доме Данцигера, дела твои и вовсе плохи.

Он прав. Чертовски прав. Я в отчаянии потер виски кулаками. Жест мелодраматический. Но и ситуация уже отдавала дешевой мелодрамой.

– Что конкретно ты искал? – спросил Керт.

– Сам толком не знаю.

– Мы уже обыскали дом самым тщательным образом. Так-то вот... Кончай придуриваться, Трумэн. Что конкретно ты искал?

Я задумчиво пожевал губы – и решился:

– Вы мне ни за что не поверите.

– А ты попробуй. Я человек, способный удивить.

Мне ничего не оставалось, кроме как довериться ему.

– Я знаю, в связи с чем Данцигер был убит.

– Ах вот как! Ну и в связи с чем?

– Он вернулся к давнему-предавнему делу об убийстве Арчи Траделла. По моему мнению, он обнаружил истинного убийцу.

– И кто же, по вашему мнению, этот истинный убийца? Брекстон?

– Не знаю. Пока что.

– Откуда же у вас такая удивительная информация?

Не моргнув глазом я выпалил:

– От Брекстона!

Керт неожиданно расплылся в детской улыбке.

– Какая прелесть! Рассказывайте дальше – люблю сказки.

– Керт, это очень серьезно. Вы должны разобраться. Вы должны!

– С какой стати?

– Потому что я не вру. И потому... потому, что это ваша работа, черт возьми. Ваша работа – разбираться.

– Что ж, давай разберемся. Только при одном условии: шутки в сторону. Выкладывай мне все – все! – что знаешь. Без всего этого юридического дерьма – права обвиняемого, «без адвоката говорить не буду»...

– Согласен. Я вам расскажу все как на духу. Только вы уж возьмитесь за дело всерьез, без дураков. Умоляю вас, для меня это жизненно важно.

– Хорошо, – сказал Керт. – Колись!

Поворотные пункты истории сами участники исторического процесса, как правило, не замечают. Только позже, много позже, глядя назад, они удивляются: и как мы проглядели! Ведь все было очевидно!

Вот и я сегодня, задним числом, ясно вижу: тот день, когда Керт и Гиттенс предъявили мне улики в комнате для допросов, был поворотным моментом, когда обвинение против меня не то чтобы разом лопнуло, а как-то рассосалось, перестало быть актуальным.

Едва предъявив мне «неоспоримые улики», следствие вдруг забросило меня и пошло по другому следу.

Такое в уголовных расследованиях случается сплошь и рядом. Детективы сообща наваливаются на одну версию, потом вдруг возникает новый подозреваемый, и все разом, дружно, словно по команде, как эскадра в море, поворачиваются и ложатся на другой курс.

Громкие слова типа «нить расследования» – литературная выдумка. В реальности существует хаос версий, из которого следствие выхватывает то одно, то другое. Та версия, которая стала на время популярна, определяет угол зрения следователей – что они ищут, что видят, что игнорируют и так далее.

Однако мне как «участнику исторического процесса» в тот день отнюдь не было ясно, что я уже – так быстро и неожиданно – «наскучил» следствию и оно переключилось на другого подозреваемого.

Поэтому два следующих дня – субботу и воскресенье – я провел в состоянии тихой истерики. Не зная, что предпринять, я без устали прокручивал в фантазии худший вариант – как мне предъявляют ордер на арест, как меня допрашивают уже в качестве официального обвиняемого, как меня водворяют в тюрьму...

В тот понедельник, третьего ноября, мы с Келли с утра направились в суд на повторное слушание по делу Макниза.

На этот раз Макниз выглядел еще более развязным и самодовольным. И действительно, ему было от чего радоваться и выглядеть уверенным.

Адвокат Бек сообщил судье об убийстве единственного свидетеля по делу – Рея Ратлеффа. Поскольку все обвинение основывалось исключительно на показаниях покойного Рея Ратлеффа, адвокат потребовал прекратить дело за недостатком улик.

Судье Беллу такой поворот был, разумеется, не по душе. Он понимал отвратительную подоплеку происходящего, однако зацепиться ему было не за что.

Он предоставил слово Кэролайн Келли.

– Вы по-прежнему настаиваете на обвинении?

– Да, ваша честь. Со смертью Рея Ратлеффа дело нельзя закрыть. Существует другая улика – кровь убитого на туфлях обвиняемого. Это доказал лабораторный анализ.

Судья оживленно вскинул брови, затем поскучнел.

– Кровь на туфлях? И только? А вы можете доказать, что кровь попала на туфли обвиняемого именно в момент убийства?

– Нет, ваша честь.

Судья Белл горестно покачал головой:

– Не можете... Итак, вы настаиваете на продолжении дела?

– Нет, ваша честь.

Впервые я видел Кэролайн Келли в ситуации, когда она уступает без борьбы.

– Ходатайство защиты удовлетворено, – отчеканил судья. – Дело закрывается за недостатком улик.

Макниз издал малопристойный торжествующий клич.

– Мистер Бек! – рявкнул судья. – Поставьте вашего клиента в известность...

Тут он осекся и махнул рукой. Что за радость наказать Макниза грошовым штрафом за неуважение к суду, если у него есть все основания этот суд не уважать и плевать на правосудие, которым он так славно манипулирует! После драки кулаками не машут.

Судебный пристав уже снимал с Макниза наручники и ножные кандалы.

Тут же к нему порхнула смазливая мексиканка, обняла за талию.

Керт, сидевший рядом со мной и Келли, набычился хуже обычного. Минуту он крепился, потом вскочил со сжатыми кулаками. Келли почуял недоброе и сразу повис у него на рукаве.