– Знаю.

– Он узнал меня. – Взгляд Уилла переместился к окну. – Поначалу он мне понравился. Потом продолжал приходить ко мне в автобус почти каждый вечер и расспрашивал про хостел.

– И он дал тебе нож?

Уилл кивнул.

– Как-то раз попросил у меня на вечер мой автобус, затем привез меня к себе и заставил подняться наверх. Я видел комнату с ящиками.

Уилл закрыл глаза.

– И он рассказал тебе, чем занимается?

– Да, все, от начала и до конца. – Уилл отвернулся. – Он хотел, чтобы я ему помогал.

– И тогда ты спрыгнул.

– И да, и нет. По-моему, он что-то подмешал мне в стакан. Я увидел за окном ангелов, – голос брата сошел почти на нет. – Я думал, они спасут меня.

Я пожала ему руку. Так вот зачем Альварес наглухо задраил окно – чтобы предотвратить повторение того случая. Я до сих пор отказывалась понять, затем ему понадобилось приводить Уилла туда, где его легко могли обнаружить. Наверное, запаниковал, когда его план пошел наперекосяк. Я всмотрелась в лицо брата. Хотя ему по-прежнему было больно, он выглядел гораздо спокойнее, чем в последние месяцы. Я набрала полную грудь воздуха и решилась задать самый главный вопрос:

– Уилл, скажи, что было в хостеле?

Вместо ответа он поерзал на кровати. Будь у него возможность сбросить одеяло и выбежать вон, он наверняка так и поступил бы.

– Это не то, что ты думаешь.

– Нет?

– Сначала ко мне отнеслись как к родному сыну. Даже выделили отдельную комнату.

На его лице возникло подобие улыбки.

– Мэри сказала, что теперь я часть семьи. Но спустя несколько месяцев они потребовали от меня большего. Я там много чего видел, Эл, такого, во что ты вряд ли поверишь.

Я сжала его руки в своих ладонях и посмотрела ему в глаза.

– Они хотели, чтобы ты тоже в этом участвовал?

Уилл энергично мотнул головой.

– Нет, я просто должен был за всеми следить. Им хотелось знать, не проговорился ли кто. Рэй сказал, что убьет меня, если сбегу.

Я хотела спросить брата, как он оказался втянут в темные дела, но ответ очевиден. Ему отчаянно хотелось иметь семью, дом, и он отказывался поверить, что заслуживает чего-то лучшего. Болезнь стерла границы между кошмаром и реальностью.

Пальцы брата ослабели, но взгляд по-прежнему оставался прикованным к окну. Возможно, там все еще парили ангелы, бились белыми крыльями о стекло.

Я пересела на стул рядом с кроватью. Уилл тем временем уснул, утомленный моими расспросами. Внезапно фрагменты загадки начали складываться в целостную картинку. Наверное, пока я спала, мозг рассортировал информацию и расставил все по своим местам.

Сначала перед внутренним взором возникло лицо Мэри Бенсон. Она щербато улыбалась, напоминая Чеширского кота. Мне вспомнился ее рисунок. Пятиконечная звезда над прямоугольником, причем буквально на каждом листке из тех, что выкрал у нее Гарет Райт-Филипс. Мне это тогда напомнило плохо, в спешке нарисованный компас – вроде виденных мной на старых картах в Британском музее, будто картограф торопился пометить каждый холмик, каждую бухточку.

До меня дошло: Мэри чертила собственную карту. И доброта Бенсонов к матери Морриса Клея тоже стала понятна. Эти вылазки для игры в лото преследовали свою цель. В те дни, когда Мэри пила бесконечные чашки чая в ее кухне, Рэй трудился в саду на Китон-роуд.

Я вытащила из кармана телефон. Бернс ответил через считаные секунды.

– Элис, как дела? – сегодня его акцент был ближе к говору жителей Бермондси, словно он наконец решился отсечь свои шотландские корни.

– Все в порядке, – ответила я. – Главное, теперь я знаю, где Бенсоны закопали оставшихся девушек.

– Не понял?

– Поезжайте к Моррису Клею и начинайте копать в его саду.

В трубке было слышно, как скрипит пером Бернс, записывая мои объяснения. И как я только не догадалась раньше? Рисунок Мэри Бенсон представлял собой план захоронений, который она чертила снова и снова, пока не ослепла. Прямоугольник – дом Клея, звезды – места захоронения останков.

Рэй провел в саду не один час, копая неглубокие могилы. Бернс дал отбой прежде, чем я успела попрощаться. Ему явно не терпелось взяться за дело. Уже сегодня во второй половине дня рядом с домом Морриса Клея начнет работать специальная команда. На то, чтобы перекопать весь сад, уйдет несколько недель, но, по крайней мере, родители получат дочерей назад, пусть даже мертвыми, и смогут достойно похоронить.

Я посмотрела на Уилла. Брат спал. Его несчастное тело не желало тратить ни капли драгоценной энергии, нужной для исцеления. Я откинулась на спинку стула и тоже погрузилась в сон. Впрочем, ненадолго. Вскоре дверь в палату распахнулась, и на пороге, пылая праведным гневом, выросла возмущенная медсестра – та самая, что пыталась остановить меня, когда я убегала из палаты.

Не иначе как она провела последние сутки в беготне по больничным коридорам. Выражение ее лица было таким кислым, будто она питалась исключительно грейпфрутами.

– Так вот вы где! – рявкнула она. – Вы идете со мной, моя милая!

И она отвела меня назад в палату. Я же была слишком слаба, чтобы с ней спорить. Позволила уложить себя в постель, но желание спать пропало. Пролежала без сна весь день, стараясь сохранять сознание пустым, как немое зимнее небо.

Лола ждет меня в метро. Она, как всегда, заключает меня в объятья, но улыбка появляется на ее лице с небольшим опозданием.

– Ты готова? – спрашиваю я.

– Всегда.

Сегодня она особенно хороша. В длинном зеленом платье, на два оттенка темнее ее глаз. На дворе апрель, но солнце уже греет как летом. Мы переходим улицу и идем тем же маршрутом, которым я прошла в январе, мимо витрин, потемневших за десятки лет от сажи и пыли.

– Погоди. – Лола замедляет шаг рядом с цветочным магазином.

Мне видно, как она о чем-то беседует с продавщицей, как придирчиво выбирает цветы. Она выходит на улицу с двумя огромными букетами гипсофил. Белые соцветия напоминают взбитые сливки. Она вручает один букет мне, и вместе мы идем к кладбищу. Ворота точно такие же, как и когда я обнаружила здесь первую убитую девушку в черном свертке. К ограде привязаны сотни сувениров и записок. Смотритель в синей униформе ждет нас со связкой ключей. Он строг.

– Даю вам десять минут, леди. И просьба не задерживаться.

С этими словами распахивает ворота. Мы идем к центральной площадке, около тридцати квадратных метров. В трещинах асфальта растут сорняки, ветер разносит обрывки газет. Я наклоняюсь и трогаю ладонью теплый асфальт. Легко представляю себе тысячу женщин, лежащих под ним лицом вверх и желающих вырваться наружу.