готов ответ. «Мои дети в ваших руках, и лучше этого ничего для них не может быть; я надеюсь, что вы их не покинете», – сказала она. «Но как объяснить обществу причину этой отсылки?» – спросила Елизавета. И снова у Екатерины оказался готов ответ: «Ваше Императорское Величество скажете, если найдете нужным, о причинах, по которым я навлекла на себя вашу немилость и ненависть великого князя». «Чем же вы будете жить у ваших родных?» – продолжала свои расспросы императрица. «Тем, чем жила прежде, до того, как вы удостоили взять меня», – ответила Екатерина.

Императрица снова стала настаивать на том, чтобы Екатерина встала. На этот раз та подчинилась. Елизавета расхаживала по комнате. В помещении, где они находились, было три окна, между ними стояло два туалетных столика, на которых лежали золотые туалетные принадлежности Елизаветы. Напротив окон стояли большие ширмы. Когда Екатерина только вошла, она сразу заподозрила, что Иван Шувалов, а возможно, и остальные члены семейства, прятались за этими ширмами. Позже она узнала, что Иван Шувалов действительно находился там. Также Екатерина заметила, что в одной из чаш на туалетном столике были сложены письма. Императрица подошла к ней и сказала: «Бог мне свидетель, как я плакала, когда при вашем приезде в Россию вы были при смерти больны, и, если бы я вас не любила, я вас не удержала бы здесь». Екатерина поблагодарила императрицу за ее доброту. Она сказала, что никогда не забудет этого и всегда будет считать своей большой ошибкой то, что доставила недовольство Ее Величеству.

Неожиданно настроение Елизаветы изменилось, казалось, она мысленно вернулась с тому списку обид, который составила, готовясь к встрече. «Вы чрезвычайно горды, – сказала она. – Вы воображаете, что никого нет умнее вас». И снова Екатерина не растерялась: «Если бы я имела эту уверенность, ничто больше не могло бы меня в этом разуверить, как мое настоящее положение и даже этот самый разговор».

Пока две женщины разговаривали, Екатерина заметила, что Петр перешептывался с Александром Шуваловым. Елизавета также обратила на это внимание и подошла к ним. Екатерина не слышала, о чем они втроем переговаривались, пока ее муж не повысил голос и не воскликнул: «Она ужасно злая и очень упрямая». Екатерина, поняв, что обсуждали ее, сказала Петру: «Если вы обо мне говорите, то я очень рада сказать вам в присутствии Ее Императорского Величества, что действительно я зла на тех, кто вам советует делать мне несправедливости, и что я стала упрямой с тех пор, как вижу, что мои угождения ни к чему другому не ведут, как к вашей ненависти». Петр обратился к своей тетке: «Ваше Императорское Величество видите сами, какая она злая, по тому, что она говорит». Но на императрицу слова Екатерины произвели совершенно иное впечатление. В процессе беседы Екатерина поняла, что хоть Елизавете и посоветовали – или же она сама приняла такое решение – вести себя с ней строго, убежденность императрицы пошатнулась.

Поначалу Елизавета продолжала критиковать ее:

– Вы вмешиваетесь во многие вещи, которые вас не касаются. Как, например, вы посмели посылать приказания фельдмаршалу Апраксину?

– Я? – ответила Екатерина. – Никогда мне и в голову не приходило посылать ему приказания.

– Как вы можете отрицать, что писали ему? – спросила Елизавета. – Ваши письма тут, в этом тазу. – Она указала на них. – Вам запрещено писать.

Екатерина поняла, что должна кое в чем признаться:

– Правда, что я нарушила запрет, и прошу в этом прощения, но так как мои письма тут, то эти три письма могут доказать Вашему Императорскому Величеству, что я никогда не посылала ему приказаний, но что в одном из них я писала, что говорят об его поведении.

– А почему вы это ему писали? – перебила ее Елизавета.

– Просто потому, что я принимала участие в фельдмаршале, которого очень любила; я просила его следовать вашим приказаниям; остальные два письма содержат только одно – поздравление с рождением сына, а другое – пожелания на Новый год.

– Бестужев говорит, что было много других, – возразила Елизавета.

– Если Бестужев это говорит, то он лжет, – ответила Екатерина.

– Ну, так, – заявила императрица, – если он лжет на вас, я велю его пытать.

Екатерина ответила, что как государыня она может делать все, что ей угодно, но она, Екатерина, написала генералу Апраксину только эти три письма.

Елизавета ходила по комнате, обращаясь то к Екатерине, то к своему племяннику, то к графу Шувалову.

«Что же касается великого князя, то он проявил во время этого разговора много желчи, неприязни и даже раздражения против меня, – писала Екатерина в своих «Мемуарах». – Он старался, как только мог, раздражить императрицу против меня; но так как он принялся за это глупо и проявил больше горячности, нежели справедливости, то он не достиг своей цели, и ум и проницательность императрицы стали на мою сторону. Она слушала с особенным вниманием и некоторого рода невольным одобрением мои твердые и уверенные ответы на выходившие из границ речи моего супруга. И он так постарался, что императрица подошла ко мне и сказала мне вполголоса: «Мне надо будет многое вам еще сказать; но я не могу говорить, потому что не хочу вас ссорить еще больше»». Увидев ее расположение, Екатерина ответила шепотом: «И я также не могу говорить, хотя мне чрезвычайно хочется открыть вам свое сердце и душу». Елизавета кивнула и отпустила всех, сказав, что уже слишком поздно. Было три часа ночи.

Петр ушел первым, затем – Екатерина, за ними последовал Шувалов. Когда граф подошел к двери, Елизавета окликнула его. Екатерина вернулась в свою комнату и уже начала раздеваться, как вдруг в дверь постучали. Это оказался Александр Шувалов. «Он мне сообщил, что императрица позвала его и, поговорив с ним некоторое время, поручила ему передать мне свой поклон и просить меня не огорчаться, и что у нее будет второй разговор со мною одной». Она сделала реверанс и попросила графа Шувалова поблагодарить Ее Императорское Величество и как можно скорее назначить время второй встречи. Шувалов предупредил Екатерину, чтобы она никому не говорила об этом, в особенности великому князю.

Екатерина была уверена, что теперь ее точно не отошлют. Ожидая обещанной второй беседы, она почти все время проводила у себя в комнате. Время от времени она напоминала графу Шувалову, что с нетерпением ждет решения своей судьбы. 21 апреля 1758 года в день своего дня рождения она одна обедала в своей комнате, когда императрица велела передать ей, что пьет за ее здоровье. В свою очередь Екатерина попросила передать ей слова благодарности. Узнав о послании императрицы, Петр приказал передать похожее поздравление.