«Что же это за чудеса? – спросила она шепотом. – Нашли вы больше преступлений, чем преступников, или у вас больше преступников, нежели преступлений?»

«Мы сделали то, что нам велели, – флегматичным тоном ответил Трубецкой. – Что касается преступлений, то их еще ищут. До сих пор открытия неудачны». Его ответ приободрил Екатерину, отметившую также, что императрица, отдавшая приказ об аресте своего главного министра, в тот вечер на бал не явилась.

На следующий день Готлиб фон Штамбке, глава гольштейнской администрации, который был близок к Бестужеву, принес Екатерине хорошие новости. Он сказал, что только что получил от графа Бестужева тайное послание, в котором тот просил его передать великой княгине, чтобы она не беспокоилась, поскольку у него было время сжечь все бумаги. Среди них были и черновики предложения, согласно которому Екатерина должна была разделить с Петром власть после смерти Елизаветы. Также бывший канцлер сообщил, что будет и дальше передавать Штамбке обо всем, что с ним происходит во время допросов и о том, какие вопросы будут ему задавать. Екатерина поинтересовалась, каким образом Штамбке получил эту записку, тот ответил, что записку ему передал трубач-охотник Бестужева, а на будущее они условились оставлять послания между кирпичами неподалеку от дома Бестужева.

Несколько дней спустя Штамбке пришел в комнату Екатерины бледным и испуганным и сказал, что его корреспонденция, а также переписка между графом Бестужевым и графом Понятовским оказались перехвачены. Охотника арестовали. Штамбке ждал, что его освободят от всех обязанностей, а возможно, и арестуют. Случиться это могло в любой момент, поэтому он пришел попрощаться. Екатерина была уверена, что он не сделал ничего дурного, она знала, что все в Санкт-Петербурге, кроме Михаила Воронцова, Ивана Шувалова и французского посла, считали графа Бестужева невиновным.

Комиссия, собранная для расследования дела бывшего канцлера, испытывала затруднения. Стало известно, что за день до ареста графа Бестужева в доме Ивана Шувалова был втайне составлен манифест, в котором сообщалось, почему императрица оказалась вынуждена арестовать своего старого слугу. Не в силах найти и доказать реальные правонарушения, обвинители решили предъявить иск в оскорблении Ее Величества: канцлер обидел императрицу, «пытаясь посеять раздор между Ее Императорским Величеством и Их Императорскими Высочествами». 27 февраля 1758 года манифест был обнародован: в нем сообщалось об аресте, обвинениях, а также о лишении Бестужева всех наград и чинов, а дело его передавалось для расследования специальной комиссией. Этот нелепый документ никого в Санкт-Петербурге не убедил, люди посчитали, что угрожать бывшему государственному деятелю без суда и следствия ссылкой – абсурдно, как и конфисковывать его имущество и подвергать другим наказаниям, не имея улик, доказывающих его преступления.

Первые шаги, предпринятые комиссией, оказались настолько же нелепыми. Всем российским послам и представителям в иностранных державах было приказано прислать копии депеш, которые писал им граф Бестужев в течение двадцати лет, когда он вел иностранные дела России. Это должно было доказать, что приказы канцлера часто шли вразрез с распоряжениями императрицы. Но поскольку сама Елизавета никогда ничего не писала и не подписывала, доказать, будто канцлер нарушал ее приказы, не представлялось возможным. Что же касалось устных приказаний, то императрица едва ли могла давать их канцлеру в большом количестве, поскольку иногда Бестужев ждал месяцами, чтобы иметь возможность увидеться с ней. Подобные меры ничего не дали. Никто из служащих посольств не удосужился поднять архивы за столько лет, чтобы доказать преступления человека, чьи поручения столь преданно исполнялись. Кто знает, возможно, это привело бы к тому, что сами иностранные послы оказались бы замешаны в измене? Ведь как только эти документы доставили бы в Санкт-Петербург, потребовались бы годы на изучение и интерпретацию той информации, обличительной или оправдательной, которую они содержали. Приказ был проигнорирован. Следствие около года буксовало на месте. Никаких улик так и не было представлено, но бывшего канцлера все равно отправили в ссылку в одно из его поместий, где он находился в течение трех лет, пока Екатерина не стала императрицей.

С отъездом Штамбке в Гольштейн закончилась и работа Екатерины по управлению делами княжества Петра. Императрица сказала племяннику, что она не одобряет вмешательства его жены в управление унаследованным им княжеством. Петр, с энтузиазмом поддерживающий участие Екатерины в этой деятельности, теперь заявил, что во всем согласен с теткой. Затем императрица официально попросила короля Польши отозвать графа Понятовского.

Когда Екатерина услышала об отставке Штамбке и о том, что Понятовского должны отослать домой, ее реакция была очень быстрой. Она приказала Василию Шкурину, своему камердинеру, собрать все ее бумаги и бухгалтерские книги и принести ей. После того, как все это оказалось в ее комнате, она отослала его, а затем бросила в огонь все бумаги, документы и письма, которые когда-либо получала. Именно так исчезла ее рукопись «Портрета пятнадцатилетнего философа», написанная в 1744 году для графа Гилленборга. Когда все было предано огню, она снова позвала Шкурина. «Смотрите, будьте свидетелем, что все мои счета и бумаги сожжены, для того чтобы, если вас когда-нибудь спросят, где они, вы могли бы поклясться, что вы видели, как я тут сама их жгла». Шкурин был благодарен ей за то, что она не заставила его участвовать в этом деле.

38

Азартная игра

За день до наступления Великого поста в последний день Масленицы 1758 года Екатерина решила, что пора наконец отринуть робость и осторожность. Несколько недель она провела в затворничестве и не появлялась на публике. Теперь же великая княгиня решила посетить русскую пьесу, поставленную в придворном театре. Екатерина знала, что Петр не любил русский театр, и одно только упоминание о нем расстраивало его. Но на этот раз у Петра была еще одна, личная причина, по которой он не желал, чтобы Екатерина посетила это мероприятие. Он не хотел, чтобы его лишали общества Елизаветы Воронцовой. Если Екатерина пойдет в театр, ее фрейлины, включая Елизавету Воронцову, должны были сопровождать ее. Зная об этом, Екатерина оповестила графа Александра Шувалова о том, что ей нужно заложить карету. Шувалов тут же ответил, что великий князь возражает против ее намерения идти в театр. Екатерина объяснила, что, поскольку она была исключена из общества мужа, его не должно волновать, где она находится, и сидит ли она одна в своей комнате или в ложе театра. Шувалов поклонился и ушел.

Мгновение спустя Петр ворвался в комнату Екатерины «в ужасном гневе, кричал, говоря, что я нахожу удовольствие в том, чтобы нарочно бесить его, что я вздумала ехать в комедию, потому что знала, что он не любит этих спектаклей». Он кричал, что запретит ей пользоваться