Через десять минут вошел горячий накачанный парень, прошел мимо и взглянул на мою кабинку. Улыбнулся и кивнул. «Ух ты! Это я удачно зашел!» – подумал я. Запустил руку в велосипедки и начал теребить своего дружка. Хотел быть наготове.

Парень встал перед моей кабинкой, спиной ко мне, у раковины, и смотрел на меня в отражение – или скорее на блестящий кусок нержавеющей стали: зеркал не было, так как нарики их постоянно разбивали. Он улыбнулся мне в отражение. Теребя своего дружка, я улыбнулся ему в ответ.

Он повернулся ко мне лицом, полез в карман рубашки – и достал жетон.

«Ты арестован за непристойное поведение в публичном месте», – сказал он.

Ох, бля! Миллионы мыслей пронеслись в голове. Приехали! Облажался! Обо мне напечатают в газетах! Это конец! Но почему-то чувствовал себя, как ни странно, спокойно.

Я кивнул. Он отстегнул наручники с пояса и надел на меня (обычное дело!).

– А с великом че делать? – спросил я почему-то со своим сильным местным говором.

– За него не переживай, – сказал он. – Пойдем за мной.

Коп отвел меня за здание туалета, в маленькое складское помещение. Мы вошли, а там еще пятеро или шестеро парней, склонив головы, сидели в наручниках. Коп поставил велик рядом со мной, вышел и, не сказав ни слова, закрыл дверь.

Я сел. Мы с ребятами не знали, что и сказать друг другу. Было не до разговоров. Казалось, мы сидели целую вечность, пока не приехали два других офицера полиции, не загрузили нас в белый фургон и не увезли.

Мы ехали полдня. Я понятия не имел, где мы находимся и куда едем. В конечном счете мы приехали в участок, и нас провели через черный вход. Отвели в комнату ожидания и оставили сидеть – в наручниках.

Спустя десять минут я в отчаянии уставился в пол, как вдруг увидел ноги полицейского. Он наклонился, снял с меня бейсболку и уставился. Я понял, что он меня узнал. Надел на меня бейсболку, наклонился и снял наручники.

«За мной!»

Мы прошли в небольшую камеру, и он закрыл за нами дверь.

– Так и думал, что это ты, – сказал он. – Какого черта ты здесь делаешь, Роб Хэлфорд?

– Потому что идиот, – признался я.

Он покачал головой. «Поверить не могу, что ты здесь. Посмотрим, что я могу сделать».

Он собирался меня отпустить? «Спасибо большое», – промямлил я. Он вышел и запер за собой дверь.

Я сел на крошечные жесткие нары. Следующие два часа каждый офицер в участке подходил к камере, по очереди смотрел на меня через стеклянную полоску в двери, и показывал мне «козу». Я показывал в ответ и высовывал язык. Так и коротал время.

В итоге первый коп вернулся в камеру и сел рядом со мной.

– Пресса не узнает, – сказал он мне.

– Спасибо!

– Но это все, что мы можем сделать.

Он отвел меня в другую комнату, сфоткал – еще один снимок для коллекции! – и взял отпечатки пальцев. Мне не пришлось платить залог. «Будем на связи, – сказал он. – Можешь идти».

Повезло. Снова.

– А где я? – спросил я.

Он мне ответил.

– Етить твою налево, это же хрен знает где! Как я доберусь домой?

– Это уже твои проблемы, Роб.

Я нашел таксофон, и меня приехал забрать Джон Бакстер. В суд идти не пришлось, но я признал себя виновным, заплатил штраф и получил условный срок. И добавил к своему делу очередное нарушение федерального закона.

Кем я себя чувствовал? Идиотом, и мне было стыдно, но еще меня жутко раздражало, что даже в современном мире геи вынуждены жить в страхе. Я всегда называл этот арест своим «моментом Джорджа Майкла», после того как спустя шесть лет он то же самое сделал в Беверли-Хиллз. Разница лишь в том, что Джорджу повезло куда меньше – об этом узнали в газетах.

У меня было полно времени для таких идиотских выходок, потому что в плане карьеры я находился в состоянии неопределенности. Контракта на выпуск сольного альбома еще не было, но, поскольку был написан весь альбом, я начал набирать в группу музыкантов. Барабанщика найти было легче всего. Во время тура Painkiller я спросил Скотта Трэвиса, не хочет ли он принять участие в моем сольном проекте, и он согласился. Поскольку в Priest был перерыв, Скотт тут же приехал.

Из местных групп в Финиксе я взял гитариста Брайана Тильса и басиста Джей Джей Брауна. Оба они были моими друзьями, а Джей – моим тату-мастером, превратившим меня в ходячий гобелен. Гитарист Расс Пэрриш был другом Скотта.

Я сказал им, что альбом уже написан, но они были гораздо больше, чем наемные рабочие на зарплате. Я ценил их вклад, талант и идеи. Мы были настоящей группой. Никаких именитых и дорогостоящих музыкантов.

Я решил назвать группу Fight («Борьба»), а альбом – War of Words[105] («Словесная война»). Мне нравились агрессия и некая игра слов в названии. Скотту, Брайану и Джей Джею понравились мои демки. И теперь нужен был настоящий контракт на запись.

Columbia, лейбл Priest, предлагали мне выпустить следующую мою записанную музыку, но Fight им был не интересен, поэтому пришлось развозить демо по другим звукозаписывающим компаниям. Мне посоветовали написать лейблу Columbia об «уходе» из Priest. Сказали, что это простая юридическая формальность и ничего не значит.

Идея мне понравилась, и я написал. Каким-то образом письмо слили… И вдруг – кто бы мог подумать? – все решили, что я ухожу из Priest. На следующей неделе заголовки газет пестрили:

ХЭЛФОРД УХОДИТ ИЗ PRIEST!

Какого. Хера? Все совершенно не так. Хотелось сказать – нет, прокричать: «Нет! Нет! Стойте! Это неправда!» Но я не знал, как это сделать.

Если я не мог набраться смелости и поговорить с Биллом, надо было хотя бы Яну позвонить, или Гленну, или Кену. Мы ведь были друзьями, братьями по металлу, семьей, в конце концов.

Но я не стал этого делать. Не знал, что сказать и как поступить. И вместо этого снова спрятал голову в песок. Сбежал. Ничего не предпринял. И в сентябре 1992-го новость получила статус официальной.

Я больше не был вокалистом Judas Priest.

Было ощущение, что возникла какая-то ошибка; недопонимание. Кто-то неправильно истолковал письмо. Я не хотел, чтобы дошло до этого. Каким, черт возьми, образом так вышло? Было ощущение, что меня выгнали из собственной семьи. Дело было дрянь, я жестко проебался и знал, что придется взять на себя вину… За то, что тупо бездействовал.

А ирония состояла в том, что мне даже не нужно было писать это идиотское письмо. На самом деле CBS, управляющая компания лейбла Columbia, не была заинтересована в группе Fight. Я поехал на встречу с Дэвидом Глю, президентом лейбла Epic Records (подразделение CBS), в его офис в Нью-Йорке (почему-то надел костюм и галстук). Включил ему демо. Послушав четыре песни, он остановил запись и кивнул: «Ладно, давай подписывать контракт!»