– Есть у меня джогура крылья белые, – голос девочки дрогнул. – Они как журавлиные… Красивые…

– Язык наш слышишь, говорить научена, – длинный луч звезды простерся к Айане. – Что ж, я согласна, милая заступница. Как только ты свои отдашь мне крылышки, я тучам вынуть прикажу немедленно из бурдюков дождливых втулки плотные.

Девочка напряглась, высвобождая крылья из зачесавшихся лопаток. Наверное, ломать их будет больно… Глаза наткнулись на сгорбленного малютку духа. Фигурка его напомнила Дьоллоха – такие же сутулые плечи и продолговатые худенькие ноги. Человечек мигнул слабеющим светом, притворил мерклые, почти уже потусторонние глазки, и упал навзничь, раскинув сбитые крылышки.

– Ну помоги же мне, восьмилучистая!.. – Айана едва не расплакалась. Сердясь на звезду, в отчаянии дергала перья. Кости лопаток крепко срослись хрящами в соединении с крыльями. Самой не справиться.

– Ох, неумеха ты нерасторопная, – проворчала звезда.

Гибкие студеные пальцы забрались под ворот, скользнули к лопаткам… И Айана во сне провалилась в еще более глубокий сон.

– О, Мать горшечниц, все, что было задано, я, как могла, старательно исполнила, – сказала кому-то звезда.

Из перевернутого над Элен созвездия Арангаса поднялась голова древней старухи, окутанная пушистым венчиком белых волос. В глубоких веках под черными, как уголь, бровями мерцали живые пронзительные глаза.

– Прошла девчонка с блеском испытание, – доложила восьмилучистая.

– Пусть отдохнет теперь моя хорошая. Не надо больше беспокоить попусту, – молвила старуха, зазвенев колокольцами, и снова улеглась в Арангас.

Коротко взблеснула Крылатая Иллэ, Круг Воителя очертил в небе туманную полосу. Видения потускнели. Густые лапы ветвей склонились над девочкой непроницаемым шатром. Крылья джогура вновь вобрались в лопатки до последнего перышка, уютно сложились в спине девочки так, что от них не осталось и следа.

* * *

Спокойно и крепко, без грез и морока спала маленькая Айана на макушке великой лиственницы. А внизу у подножия, рядом с небрежно брошенными торбазами девочки, стоял Дьоллох. Он ждал большую северную девушку, чей серебристый смех и грудной голос мог выделить из уймы смеха и голосов.

Парень только что вернулся из поездки Кый и торопился домой, но вдруг услышал, как на поляне у Горячего Ручья кто-то пылко стонет, вздыхает и ржет жеребцом. А потом и увидел…

Остановив коня, Дьоллох привязал его к ветви Матери Листвени, а сам прислонился к шершавой коре с запрокинутой головой и гулким сердцем. То, от чего он пытался сбежать, тщился схоронить в себе вместе с невыносимой смесью благоговения, страсти и зависти, рухнуло в него с новой сокрушительной силой.

Долгунча-Волнующая! Красавица-северянка и думать не думала, какую бурю спутанных чувств взметает одно лишь ее имя в бедном сердце певца-недоростка. Одно лишь имя… А тут! А тут, умиротворенный дальним походом, спокойный и тихий, он случайно подсмотрел запретную пляску предутренних дев, и если первобытный танец сумел пробудить в земле материнскую суть, то в мальчишке проснулся человек-мужчина со всеми присущими мужчине желаниями, которые вполне естественно возникают при виде обнаженного женского тела.

Первой, кого он узрел в брезжащих сумерках на поляне, была она, Долгунча, вздумавшая как раз привстать на колени. Долгунча в темном ореоле взлохмаченных волос, с прекрасным сумасшедшим лицом и высоко торчащими рыльцами лилейной груди.

Дьоллох зажмурился и привалился к дереву. Не потому, что больше не возникало этой стыдной мужской тяги. Просто чего смотреть-то, когда и перед сомкнутыми глазами топорщится ослепительная грудь… Он не заметил, как синева вытеснила полумрак, как побледнела демоническая красавица Чолбона и чреватая солнцем заря заулыбалась в глади озерных вод. Стайки чинно ступающих девушек с заплетенными косами, ясными свежеумытыми лицами, негромко переговариваясь, потянулись по тропам в аймаки. Никто бы не заподозрил в них тех неукротимых удаганок, что всего полварки мяса назад исступленно сотрясались в неистовом танце вызова земной силы на пышных ложах из собственных волос и перистой травы. Кончилась ночь вызова любви, смеющаяся, как белизна нежной плоти.

Большая девушка шла позади, опустив голову и задумчиво перебирая косу.

– Долгунча, – окликнул Дьоллох надтреснутым от волнения шепотом.

– Кто здесь? – певуче спросила она и оглянулась. – А-а, это ты, – засмеялась серебристо, – это ты, мальчик.

– Подожди, не уходи, – взмолился Дьоллох, выходя из укрытия, и девушка остановилась. – Мне нужно поговорить с тобой. Я согласен брать у тебя уроки игры на хомусе… Если ты согласишься…

Он сбился и замолчал.

– Старейшина Силис просил за тебя, – усмехнулась она лукаво. – После сказал, что ты не желаешь учиться. Ты отказался тогда, а теперь вдруг стал нуждаться в моих уроках?

– Да, – выдохнул Дьоллох. – Да… Мне необходимы твои уроки.

Она подумала, потупив глаза. На щеках играли смешливые ямочки.

– Нет, я не стану учить. Ты сам хорошо поешь и играешь.

– Значит, не хочешь?

Долгунча снова помедлила. Теперь и глаза заиграли, заискрились весело:

– Прости, не могу. Ты слишком молод.

– Я взрослый. Правда. Совсем уже. То есть почти, – отрывисто пробормотал Дьоллох. Он хотел еще что-то добавить, но голос сломался, как высохшая камышинка на сгибе.

Девушка приглушила смешок:

– Ты мне нравишься, мальчик. Но мне много весен. Я гожусь тебе в матери.

– В матери!.. – вскрикнул Дьоллох, отшатнувшись. От смущения и отчаяния его прорвало: – О нет, нет, Долгунча! Ты – самая юная из всех, кого я когда-либо видел. Самая красивая, лучшая… Но если б ты действительно была старой… Пусть тебе даже двадцать… и еще десять весен, хотя этого не может быть, я все равно… Я думал бы точно так же!

Она откровенно расхохоталась и утерла глаза кончиком косы:

– Ты угадал! Вчера мне исполнилось столько. – Смеющиеся глаза ее погрустнели: – Да, столько. И еще одна весна… Мальчик, ты опоздал родиться. А дать больше в хомусной игре, чем ты сам умеешь, я не смогу. Ты добьешься всего без чьих-то уроков. У тебя сильный джогур.

– Разве какие-то дурацкие весны причиной тому, что ты отворачиваешься от меня? – Из горла Дьоллоха вырвался обрывок яростного рыдания. – Я мал ростом… некрасив… и я… горбат!

Долгунча присела под деревом на траву, натянула подол на подобранные колени. Бездумно взяла в руки сапог-торбазок Айаны и подвесила на ветку рядом с вышитым игрушечным туеском.

– Ты очень красив, Дьоллох, – сказала серьезно. – Я не ошиблась, правильно назвала твое имя? Дьоллох – Счастливый… Ты не представляешь, как красив. Красивее каждого мужчины из тех, какие у меня были, и всех их, вместе взятых. Поверь, я не лгу. Твоя красота истинна, глубинна и потрясающа. В этом причина того, почему я не возьму тебя в ученики. Потому что когда-нибудь ты меня превзойдешь.