Нет, ей не было скучно. Определенно не скучно, хотя из-за того, что он доверил ей свои тайны, она чувствовала себя очень неловко. Она пробормотала что-то уклончивое в ответ, и дальше они ехали молча в сгущавшихся сумерках, а вечернее небо постепенно теряло свои краски.

Атульф с Абархильд прилично отстали. Элфрун старалась дышать размеренно. Танкрад всего лишь добрый сосед, который оказывает ей любезность. Знакомая тропа виляла из стороны в сторону, обходя участки трясины с одной стороны и солончаковое болото – с другой. Вода в реке после вчерашних дождей поднялась, и Блис вздымала брызги, топая по мелким ручейкам, бегущим среди деревьев, пока дорога не вышла на возвышенность. Перевалив через высокую гряду, они начали спускаться в укрытую от ветра долину, где на небольшом плато разместился монастырь. В сумеречное небо поднимался голубой дымок; здесь царил покой и пахло домом. Служанка Абархильд, должно быть, уже приготовила бульон или овсяную кашу, и от мыслей о еде в животе у Элфрун громко заурчало.

Танкрад рассмеялся:

– Ты, должно быть, не прочь поужинать?

О Господь Всемогущий, неужели он рассчитывает, что и его пригласят? Но как только они въехали во двор, она с облегчением заметила Фредегара, который вынырнул из-под навеса; Блис не успела еще толком остановиться, а она уже соскользнула с лошади, спрыгнула на землю и поспешила к нему. Увидев ее, священник нахмурился, однако на его лицо вернулось обычное выражение, когда она громко сказала:

– Атульф везет бабушку, а Танкрад любезно согласился подвезти меня, – после чего торопливым шепотом добавила: – Прошу вас, как-то отделайтесь от него, отче.

Фредегар понимающе кивнул; лицо его оставалось суровым, и он положил руку ей на плечо.

– Благодарю вас, молодой человек, что доставили дочь нашу домой. – Голос его звучал громко и твердо, в нем слышались и учтивость, и снисходительность. – Ступайте в жилище своей бабушки, дитя мое, и проследите, чтобы там все было готово к ее приходу.

Элфрун ушла, с одной стороны, испытывая благодарность к священнику, а с другой – чувствуя, что поступила нехорошо. Танкрад был добр к ней, вот и все. Очень добр. В дверях она задержалась и, бросив взгляд через плечо, увидела, как он поднял на прощанье руку, но сделала вид, что не заметила этого, и торопливо вошла внутрь. Как она и надеялась, от стоявшего на очаге горшка распространялся аппетитный запах, и было очень приятно снова оказаться в тепле.

Вскоре Фредегар привел сюда Абархильд и помог ей сесть на табурет. Тут же вокруг нее засуетилась причитающая служанка с теплой шалью, и старуха что-то проворчала себе под нос. Фредегар стоял в сторонке и наблюдал за ними. Когда он убедился, что Абархильд удобно устроилась, он кивнул Элфрун:

– Пойдем.

– Но я голодна!

– Тогда возьми с собой кусок хлеба.

Уже начали появляться первые звезды, хотя над холмами на западе на небе еще проглядывали полоски зеленоватого и оранжевого цвета. Вечер был не морозный, но и далеко не теплый.

Молодые люди уехали.

Элфрун хотела сказать, что ничего плохого не сделала, что она просто хотела быть учтивой с гостем и соседом, но так и не открыла рта. Почему она должна перед кем-то оправдываться? Даже Абархильд не осуждала ее, так что никто другой на это просто не имеет права. Но тогда – если она действительно не сделала ничего плохого – откуда это щемящее чувство вины? В животе у нее по-прежнему громко урчало. Она попробовала погрызть кусок ячменного хлеба, который держала в руке, но он уже зачерствел, и сухие крошки застревали в горле.

Они лишь немного прошли по тропе за церковь, и Фредегар остановился; взгляд его был устремлен мимо монастырских построек на проглядывавшее между ними море.

Элфрун внутренне сжалась.

Но когда он заговорил, голос его был очень тихим и спокойным, и он продолжал смотреть на море.

– Этот мир не понимает девственности.

Она, недоумевая, уставилась на него, забыв про свой хлеб.

– Наверное, более подходящим словом здесь будет «нетронутость». – Последовал долгий прерывистый вздох. – Элфрун, дитя мое, в тебе есть эта нетронутость. Невинность и чистота. Как у пламени свечи. – На фоне ночного неба был четко виден его орлиный профиль, и она заметила, как судорожно дернулось адамово яблоко на его горле, когда он сглотнул. Она никогда не видела, чтобы фразы давались ему с таким трудом, даже несмотря на то, что английский был для него неродным языком и он периодически вставлял в свою речь слова из франкского и латыни. – Как отрез белого полотна. Как чистая нота в звоне колокола. – Он обхватил себя руками, сжав ладонями локти. – Иногда твоя бабушка, глядя задумчиво, говорит о том, что нужно послать тебя в какой-нибудь монастырь, к святым сестрам, например в Шелль.

– Но это всего лишь разговоры! К тому же я просто не могу поехать во Франкию.

Он покачал головой:

– Есть монастыри и поближе. Ховингхэм… Она говорит, что у вас есть с ним родственные связи…

Разозлившись, Элфрун забыла о всяком почтении.

– А она может не решать за других? Это нужно ей, но не мне. Она хочет уйти на покой, поэтому поместьем должна управлять я. Это она должна была уехать в Шелль, вот и строит всякие нелепые планы насчет того, чтобы сделать из меня монашку, поскольку сама не смогла ею стать. Мой отец никогда не хотел этого… Он хотел… – Она не могла больше говорить из-за подкатившего к горлу кома и жгучих слез, выступивших на глазах. Плотно сжав губы, она с тревогой посмотрела на горизонт, уже едва различимый в сгущающейся тьме. Если она леди поместья и хозяйка в нем в отсутствие отца, она не может просто так уступить, не может сдаться.

Но если он действительно ушел навсегда и уже не вернется, тогда кто же она на самом деле?

– Элфрун… Твоя бабушка… Не отметай ее предложение так поспешно. – Голос Фредегара звучал неуверенно, чего она за ним никогда прежде не замечала. – Дитя мое, я боюсь за тебя. Этот мир…

Она долго ждала продолжения; тем временем сердце стало биться ритмично, дыхание восстановилось. Наконец, пытаясь помочь ему, она, запинаясь, сказала:

– Я понимаю, у меня мало жизненного опыта, но я знаю, что люди делают… много глупостей. Говорят глупости… и верят в них. И не такая я невинная… – Чтобы правильно подбирать слова, она отщипывала кусочки хлеба, разминала его между пальцами и роняла на землю – это помогало ей сосредоточиться. Ноги у нее занемели от холода.

– Глупости? Это скорее безнравственность.

– Вы сейчас про Танкрада, про то, что я поехала вместе с ним? – В душе поднималось смутное чувство обиды. – Я же на самом деле не хотела с ним ехать, но не могла показать себя невоспитанной, когда он предложил нас подвезти.

– Невоспитанной? Иногда надо быть невоспитанной! – Священник продолжал смотреть в морскую даль. – Ты не должна стараться всегда угождать людям, Элфрун. Ты ведь готова всем верить.