Так много всего поменялось в его жизни! И еще больше должно поменяться. И все перемены – к лучшему.

Маркус улыбался, когда выходил из библиотеки, и чуть ли не вприпрыжку взбежал на второй этаж, где находилась спальня его дочери.

Лили замедлила шаг на подходе к импозантному особняку, принадлежащему герцогу Резерфорду. Мысли ее пребывали в смятении. И чувства тоже. Ей не только придется расстаться с местом, а значит, и с герцогом, ей придется вычеркнуть из своей жизни Роуз.

Больно будет не только ей, но и Роуз, в жизни которой и так за глаза хватало разлук. Как она скажет девочке, что она должна с ней расстаться? Лили знала, что скажет герцогу. Ему она должна сказать правду, как бы трудно ей ни было. Он это заслужил. Но как быть с Роуз? Как она объяснит ребенку, что больше не будет о ней заботиться? И еще сложнее объяснить, что и видятся они в последний раз.

И как ей сообщить Кэролайн и Аннабель, что их надежды на светлое будущее могут оказаться несостоятельными из-за ее, Лили, темного прошлого? А ведь каждая из них предчувствовала беду. Но разве от этого легче?

Лили медленно поднялась по широким ступеням к парадной двери. Ей казалось, что к каждой ее ноге привязано по пудовой гире или по тяжелому тому, вроде тех, что хранит у себя в библиотеке герцог Резерфорд.

Дверь приоткрылась раньше, чем она успела взяться за дверной молоток. Томпсон высунул голову в щель и почти по-дружески предупредил ее о том, что Роуз уже проснулась, и они оба, герцог и его дочь, хотят ее видеть.

Вот и Томпсона ей больше никогда не видать, почти с сожалением подумала Лили. Признаться честно, предстоящая разлука с Томпсоном огорчала ее куда меньше, чем, скажем, разлука с Роуз, хотя она успела привязаться и к этому дому, и к тем, кто в нем трудился и жил. Ей не хотелось отсюда уезжать.

Но у нее не было выбора.

Лили казалось, что мысли ее бегут по замкнутому кругу. Маршрут неизменно начинался с голоса мистера Хотона, клеймящего ее позором, а потом по очереди она думала обо всех, кого подвела, и опять возвращалась мыслями в начальную точку: к мистеру Хотону.

Лили сунула сверток под мышку, не решившись передать его Томпсону (потому что это могло бы привести к ухудшению ее и без того безнадежного положения), и сняла плащ, который передать Томпсону не побоялась.

– Мисс Роуз и герцог наверху?

– Да, мисс.

Еле волоча ноги, к которым теперь, как ей казалось, были привязаны гири весом по двадцать томов каждая, Лили стала подниматься по лестнице. Сейчас она в последний раз увидит и его, и Роуз. Им предстоит провести под одной крышей последний вечер.

– Спокойной ночи, мисс Роуз. – Лили бережно подоткнула одеяло девочки. В горле стоял ком. Впрочем, в течение всего этого последнего в ее жизни вечера в доме герцога Резерфорда ком вставал в горле всякий раз при мысли о том, что ей в скором времени предстоит. Но Лили не стала тратить драгоценное время на жалость к себе. Она мужественно подавляла все физические симптомы своего горя. Она уже решила, как должна поступить, и теперь вопрос был лишь в том, хватит ли у нее дерзости осуществить задуманное. И еще было не вполне ясно, как отреагирует на ее откровения герцог. Возможно, он будет так шокирован ее признанием, что захочет немедленно ее уволить. Впрочем, что это меняет?

Роуз перевернулась на бок и тихо вздохнула. Похоже, она уже засыпает. Лили наклонилась, чтобы поцеловать ее в лоб и убрать с лица пару непослушных завитков.

А затем она вернулась к себе в комнату и начала готовиться к ночи.

Маркус неплохо провел этот вечер, даже несмотря на то что выполнить намеченное так и не удалось. Он до сих пор не придумал, что скажет Лили. К тому же он должен поговорить с ней наедине, а он так и не придумал, как это устроить. Он не хотел вызывать ее в библиотеку, как он обычно делал, потому что он не желал больше ей приказывать, хотя она и оставалась его гувернанткой. Как бы там ни было, он не хотел обращаться с ней как со своей гувернанткой.

Так уж вышло, что в конечном итоге он оказался один в своей спальне. Маркус пребывал в полном замешательстве. Что делать? Пойти и постучаться к ней в комнату? Просунуть под дверь записку, назначив встречу где-нибудь на нейтральной территории? Дождаться, пока слова произнесутся сами собой? При таком раскладе уже не будет иметь значение ни место, где они окажутся, ни то, чем они будут заниматься. Скорее всего, события будут развиваться по последнему сценарию.

Маркус как раз снимал фрак, когда в дверь постучали.

– Войдите, – недовольно пробурчал он. Так хотелось откусить Миллеру голову, но придется усмирить кровожадные инстинкты. Неужели все надо повторять дважды? Он ведь уже сказал Миллеру, что справится сам, как бывало всегда, когда Маркус из-за дурного настроения не желал никого видеть. Так какого же черта!..

Дверь отворилась, на пороге стояла она. В халате, с распущенными по плечам волосами. Руки она держала скрещенными на груди, и в руках у нее был какой-то сверток. Что до выражения ее лица – он не знал, как его интерпретировать. Похоже, она испытывала смешанные чувства. Радостное ожидание? Пожалуй. И еще больше тревоги и мучительных сомнений. И при этом она никогда не казалась ему более доступной, чем сейчас. Что неудивительно, принимая во внимание время, место и сопутствующие обстоятельства.

Лили вошла и закрыла за собой дверь.

– Вы еще никому не сделали предложение? – первое, о чем спросила она, кусая губы.

О господи, нет! И до сих пор не придумал, как его сделать.

– Нет, – ответил Маркус.

– Хорошо, – сказала она еще до того, как он успел открыть рот и выдавить из себя слова, которые не знал, как произнести. – Потому что я пришла, чтобы вернуть вам вашу ночную сорочку.

И она опустила сверток на стул у двери, распахнула халат и скинула его с плеч, все это время глядя ему прямо в глаза.

На ней действительно была его ночная сорочка, и ничего кроме нее. Сорочка была ей велика: доходила почти до щиколоток. Маркус вдруг пожалел о том, что уродился таким высоким. Будь он поменьше ростом, и сорочка была бы покороче. А ему так хотелось увидеть ее ноги! По его предположениям, ноги у нее были как ноги, ничего сверхъестественного. Вполне пригодные для ходьбы, танцев и всего остального. Но это были ее ноги, и эти ноги виднелись из-под его ночной сорочки, и Маркус решил про себя, что никогда в жизни не видел ничего более эротичного. И, разумеется, он забыл о том, что собирался у нее спросить. Да что там, он забыл, как его зовут!

– Маркус, – сказала она чуть хрипло, – я хочу этого.

Лили шагнула к нему навстречу, закинула руки ему на плечи, приподнялась на цыпочки, запрокинула голову и поцеловала его в губы. Целуя его, она, погрузив пальцы в его шевелюру, обхватила его голову и теснее прижала его губы к своим губам.

Ее поцелуй был изысканно вкусным. Она вся была чудной на вкус. Но ведь он не знал этого наверняка, так? Значит, он должен это выяснить.