В Вене (впрочем, как почти всегда) к войне оказались не готовы- В техническом отношении из-за хронической нехватки бюджетных средств австрийская армия уступала прусской: Франц Иосиф только разворачивал программу перевооружения, так что у его войск не было в достаточном количестве ни ружей новых систем, ни артиллерии, столь же дальнобойной, как у пруссаков. Редкая сеть железных дорог не справлялась с переброской воинских частей. Вдобавок вновь проявилась вечная беда Австрии — неудачные кадровые решения. Командующим Северной армией, которая должна была выступить против Пруссии, был назначен генерал Людвиг фон Бенедек, воевавший в свое время под началом Радецкого и, по его собственным словам, знавший каждое дерево на дороге в Милан. Ему было самое место в Южной армии, разворачивавшейся против итальянцев, однако командовать ею отправился эрцгерцог Альбрехт.

Стоит упомянуть и о неслыханном дипломатическом маневре, предпринятом Веной накануне «семинедельной войны». Невзирая на личную неприязнь, Франц Иосиф одобрил соглашение с Наполеоном III, согласно которому Франция сохраняла нейтралитет в австро-прусском конфликте, за что австрийцы обещали после войны уступить Венецию французской союзнице — Италии. Вознаградить себя за эту потерю император рассчитывал за счет Пруссии, отобрав у нее Силезию — во исполнение давней мечты своей прапрабабушки Марии Терезии. Похоже, при венском дворе просто не принимали во внимание возможность поражения Австрии. В результате случилась удивительная вещьпобеда, одержанная армией эрцгерцога Альбрехта над итальянцами под Кустоццей (это место, как и в 1848 г., оказалось счастливым для австрийского оружия), была совершенно бесполезной, поскольку австрийцы сражались за территорию, заранее отданную неприятелю их государем!

Тем временем на прусском фронте случился конфуз. Остановить наступление противника не удалось; боевые действия развернулись на австрийской территории — в Богемии. 29 июня императорские войска и их саксонские союзники понесли серьезный урон от огня дальнобойной прусской артиллерии и вынуждены были отступить, заняв позиции в районе селения Садова, неподалеку от города Градец-Кралове (Кениггрец). На следующий день командующий Бенедек послал императору отчаянную телеграмму: «Умоляю Ваше Величество любой ценой срочно добиваться мира. Катастрофа представляется неотвратимой». Бенедек не был трусом, хотя после войны именно на него свалили всю вину за поражение. Он просто слишком хорошо видел недостатки собственной армии и достоинства войск противника.

Франц Иосиф молчал. 3 июля началось сражение при Садовой — крупнейшее на тот момент в европейской истории (в нем участвовало около 450 тыс. человек). Единственным шансом на успех для австрийцев было разбить 1-ю прусскую армию до подхода 2-й армии под командованием кронпринца Фридриха. Несмотря на отчаянные атаки кавалерии Бенедека, добиться этого не удалось. Подоспевшие прусские части рассеяли австрийцев. Предрешен оказался не только исход войны, но и судьба Германии. В качестве главной германской династии на смену Габсбургам пришли Гогенцоллерны.

Опьяненные победой, прусские военачальники и сам король настаивали на окончательном унижении Австрии, взятии Вены и параде прусских войск в австрийской столице. Бисмарку с его великолепным политическим чутьем стоило Немалых усилий убедить Вильгельма I в необходимости быть снисходительным к побежденным. «Я занимаюсь неблагодарным делом, — жаловался премьер-министр в письме жене, — Подливаю воду в бурлящее вино и убеждаю, что мы не одни Живем в Европе, что кроме нас здесь есть три сильных государства, которые испытывают к нам ненависть и зависть». Австрия, ослабленная и униженная, отныне была нужна Пруссии в качестве союзника: «второй рейх», который строил Бисмарк, ждало столкновение с гораздо более сильным врагом — Францией, да и перспективы отношений с Россией были неясны. Поэтому условия Пражского мира, которым закончилась «семинедельная война», оказались щадящими для Австрии. Она была исключена из Германского союза, потеряла Венецию, но, несмотря на разгром при Садовой, осталась заметной величиной в европейской политике.

Теперь перед Францем Иосифом стояла одна важнейшая проблема — внутриполитическая: сохранение единства дунайской монархии, создание гармоничного центральноевропейского государства, не отягощенного сверхзадачами установления своего господства на сопредельных территориях. В конце концов, нет худа без добра: неудачные войны 1859 и 1866 гг. привели к тому, что «итальянский и немецкий национальные вопросы отныне практически перестали быть внутренним фактором существования [монархии]. Империя избавилась от тяжкого бремени, исчезла та раздвоенность и неуверенность, которую постоянно ощущали немцы Австрии, будучи... органической частью германской общности. Уход Австрии из Германии явился первой политической предпосылкой для самоидентификации австрийских немцев в качестве отдельной от Германии самостоятельной нации» (Исламов. Империя Габсбургов..., 26).

Тем не менее поражение в «семинедельной войне» не только почти на полстолетия подорвало веру австрийских правящих кругов в боеспособность своей армии, но и породило чувство глубокого пессимизма у самого императора. Вскоре после битвы при Садовой он писал матери: «Когда весь мир против вас, когда у вас нет друзей, шансов на успех мало, но нужно... исполнить свой долг и уйти с честью». До конца своей долгой жизни Франц Иосиф I остался верен этому печальному кредо. 1866 год стал началом Goetterdaemmerung австрийского дома, хотя впереди у габсбургской монархии было еще несколько десятилетий относительно благополучного существования.

ИНТЕРМЕДИЯ ТРЕТЬЯ. ИМПЕРАТОР В СОМБРЕРО

Печальные вести приходили в Вену в 1866 г. не только с театра военных действий в Богемии, но и из далекой Мексики, где разворачивалась очень необычная политическая драма. Ее главным героем был эрцгерцог Максимилиан — один из двух Габсбургов XIX в., жизнь и особенно смерть которых оказались окружены романтическим ореолом (вторым было суждено стать кронпринцу Рудольфу).

В ночном саду под гроздью зреющего манго Максимилъян танцует то, что станет танго.

Тень возвращается подобьем бумеранга,

Температура, как под мышкой, тридцать шесть...

(Здесь и далее в этой главе — отрывки из стихотворения И. Бродского «1867», цикл «Мексиканский дивертисмент»)

Честолюбие с детства было наиболее выразительной чертой характера эрцгерцога. Макс, как называли его в семье (хотя официально его первым именем было Фердинанд — в честь дяди-императора), отличался от старшего брата более открытым и живым нравом, умел располагать к себе людей и быть душой общества. Эрцгерцогиня София призналась как-то, что из четырех своих сыновей наибольшее уважение она испытывает к Францу Иосифу, но душой сильнее всего привязана к Максимилиану.

Участь второго сына явно тяготила Макса, и в 1853 г. это послужило причиной первой серьезной размолвки между братьями. После того как в Вене некий мадьярский подмастерье, фанатичный сторонник Кошута, напал на молодого императора во время прогулки и нанес ему довольно серьезное ножевое ранение, Максимилиан — в ту пору наследник трона — так быстро примчался в столицу, что это вызвало гнев начавшего поправляться Франца Иосифа. Впоследствии напряжение в отношениях между императором и эрцгерцогом то и дело прорывалось наружу. Макс выставлял напоказ свой либерализм и пользовался симпатиями многих противников консервативного Франца Иосифа.