Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что будем делать? – спросил Дело-Дрянь.
– Убей его, – повелел Кальдер.
Ухнул топор, и Кальдер резко очнулся среди скомканных одеял. По комнате стлалась темнота. И никакого, совсем никакого теплого прилива облегчения, как бывает, когда приходишь в себя после кошмара. Кальдер скинул ноги с постели, потирая потные виски. Разве он не перестал уже давным-давно быть хорошим человеком? Тогда почему все один и тот же сон?
– Мир?
Гулко стукнуло сердце, он испуганно вскинул голову. В углу на стуле угадывался большой силуэт, чернильное на черном.
– Прежде всего тот разговор о мире тебя до ручки и довел.
Кальдер выдохнул.
– Ах да, утро доброе, братец.
Скейл был в доспехах, что неудивительно. Удивительно, что он в них не спал, хотя кто знает.
– Ты у нас всю дорогу был за умного? Если так пойдет и дальше, ты доумничаешься, что уйдешь обратно в грязь. А вместе с тобой и я, и тогда уж точно прощай, отцово наследие. Мир? Это в день-то нашей победы?
– А ты видел их лица? Даже на том сборище многие готовы были прекратить драться, неважно, день там победы или чего еще. Потому что грядут трудные дни, и когда они наступят, все большее число людей начнет смотреть на вещи так же, как мы…
– Как ты, – бросил Скейл. – А мне предстоит сражаться. Человека не признают героем за одну лишь болтовню.
Кальдер едва сдержал горькое презрение.
– А может, Северу нужно поменьше героев и побольше мыслителей? Строителей. Нашего отца, быть может, помнят за его битвы, но его наследие – это прежде всего дороги, которые он проложил, поля, которые расчистил; города, кузницы, пристани и…
– Он строил дороги для того, чтобы по ним маршировали его войска. И поля расчистил для того, чтобы их кормить. В городах для него росли солдаты, кузни ковали ему мечи, на пристани свозилось оружие.
– Отец сражался потому, что вынужден был это делать, а не для…
– Это Се-вер!! – рявкнул Скейл так, что в комнатушке зазвенело. – Здесь все должны сражаться!
Кальдер сглотнул; уверенность сменилась вдруг страхом.
– Рано или поздно всем приходится драться.
Кальдер облизнул губы, не готовый принять поражение.
– Отец предпочитал добиваться, чего хотел, словом. Люди слушали…
– Люди слушали потому, что чувствовали в нем железо!! – Скейл саданул кулаком по подлокотнику так, что треснуло дерево; ударил еще раз, и осколки разлетелись по половицам. – Знаешь, что он мне однажды сказал? До сих пор помню. «Добивайся, чего можешь, словами, ибо слова звучат задаром. Но слово вооруженного звенит для уха куда слаще. А потому, когда говоришь, руку держи на мече».
Брат встал и швырнул что-то через комнату. Кальдер ойкнул, поймал, но больно заполучил по груди чем-то тяжелым и твердым, с металлическим поблескиванием – как оказалось, собственным мечом в ножнах.
– Пойдем, – сказал брат. – И не забудь меч.
Вне стен сельской развалюхи тоже еще не развиднелось – лишь грязноватый мазок будущей зари на тяжелом восточном небосклоне, где траурно чернели Герои на вершине холма. Ветер остро хлестал по лицу промозглой моросью, тугими волнами проходил по ячменному полю; Кальдер зябко обхватил себя руками. На шесте возле дома неистово отплясывало огородное пугало, без устали маня к себе в пару рваными охвостьями соломенных рук. Стена Клейла представляла собой замшелый вырост высотой по грудь, она тянулась через поля до крутого склона Героев. За этим ненадежным укрытием ютились люди Скейла, в основном еще закутанные в одеяла. Как бы хотелось Кальдеру пребывать сейчас в такой позе, в благодатно теплом коконе. Сложно и припомнить, когда он последний раз созерцал мир настолько спозаранку. Остается лишь добавить, что мир выглядел ничуть не лучше обычного, скорее наоборот.
Через пролом в стене Скейл указал на юг, туда, где пролегал разбитый тракт, весь в лужах.
– Половина людей у меня укрыта вблизи Старого моста. Когда через него попробует перейти Союз, мы этим гадам устроим.
Усомниться в этом Кальдер, понятное дело, не смел, но на всякий случай полюбопытствовал:
– А сколько сейчас по ту сторону неприятеля?
– Тьма.
Скейл поглядел на брата: дескать, ну, что еще? Тот лишь почесал голову.
– Ты остаешься здесь за стеной, с Бледноснегом и остальными.
Кальдер кивнул. Оставаться за стеной – это как раз по его части.
– Но рано или поздно мне, может статься, понадобится твоя помощь. Когда я за ней пошлю, выходи вперед. Будем рубиться вместе.
Кальдер прищурился от ветра: последнее звучало как-то не очень.
– Ну что, могу я тебе довериться?
Принц нахмурился и поглядел куда-то вбок:
– Само собой.
Принц Кальдер, воплощение надежности.
– Я тебя не подведу.
Храбрый, верный, славный принц Кальдер.
– И каковы бы ни были потери, друг у друга есть мы.
Скейл опустил тяжелую руку Кальдеру на плечо.
– Нелегко, правда? Быть сыном великого человека. Казалось бы, сплошные преимущества: живешь себе вольготно в долг, на чужом почете и уважении. А оно вон как. Не легче, чем быть семенем великого дерева, пробиваясь сквозь почву в его гнетущей тени. И немногим удается утвердиться на свету.
– Ага.
Кальдер не упомянул, что ходить у великого человека в младших сыновьях – испытание вдвое большее. Ведь получается, чтобы одному дереву расцвести, другое приходится пускать под топор.
Скейл кивнул в сторону Пальца Скарлинга, где по склонам помаргивало несколько огоньков: там разместилось воинство Тенвейза.
– Если мы не выстоим, помогать нам должен будет Бродд Тенвейз.
Кальдер изогнул бровь.
– Да уж я бы скорее уповал на появление самого Скарлинга, чем рассчитывал на помощь этого старого мерзавца.
– Тогда остаемся ты да я. Может, мы не всегда и во всем с тобой сходимся, но ведь мы как-никак одна семья.
Скейл протянул руку, и Кальдер ее принял.
– Семья.
Хотя лишь наполовину.
– Удачи тебе, брат.
– И тебе.
Полубратец.
Кальдер проводил взглядом Скейла, который, вскочив на коня, дал шпоры и быстрой рысью понесся по тракту в сторону Старого моста.
– Ох, чую, и понадобится тебе сегодня удачи, ваше высочество, – послышался из-под полусгнившего ската крыльца голос Фосса Глубокого, – я б сказал, с горкой.
Его обветренное тряпье и обветренное лицо сливались с обветренной стеной лачуги.
– А я даже не берусь гадать, с какой именно, – подал голос Мелкий, завернутый в серое одеяло так, что проглядывало лишь пятно физиономии. – Сдается мне, самая высоченная гора самой что ни на есть отборной удачи понадобится. Да и то не знаю, хватит ли.