Ну ладно. С этим пускай те разбираются, кому положено. Соболя пока больше занимало, не ошиблись ли они с Иваном в расчетах. Милка могла пригреть у себя Гришку Ржавого. Вот однолюбка ли она – вопрос. И, возможно, сейчас там, в хате, устроился другой тип, такой же подозрительный. По нему тоже тюрьма плачет. Только если сейчас с Ржавским мимо, Борщевский рискует напрасно.

У Павла не было плана, как это проверить. Он вообще не совсем четко представлял себе, как проникнуть внутрь и захватить Ржавого. То, что он без оружия, а Гришка наверняка вооружен, заботило Соболя в меньшей степени. Главное – выиграть время и при этом не терять его.

Последнее обстоятельство подтолкнуло к отказу от любых хитроумных комбинаций. За линией фронта часто возникали ситуации, решение которых требовало от разведчиков самых простых, понятных и решительных действий. Их союзником всегда была неожиданность, и Павел отбросил остатки сомнений. Фактор внезапности пока никто не отменял.

Подобрал слежавшийся комочек земли. Бросил в окно.

Стекло тихонько звякнуло.

Внутри шевельнулась темная тень. Уже хорошо.

Крадучись, Павел переместился к входной двери, постучал негромко, но уверенно. Прислушался. Сперва показалось – никого нет, но затем чуткое ухо уловило едва слышное шевеление. Не оставляя выбора ни себе, ни тому, кто прячется внутри, Соболь постучал чуть громче, как бы давая понять: он не просто в курсе, что в доме кто-то есть, но и знает наверняка, кто там.

– Кто? – донеслось наконец из-за двери.

– Я, – коротко бросил Павел, стараясь, чтобы голос его сейчас походил на тысячи других, тут же добавил, отбрасывая сомнения: – Милка прислала. Сама не может. Пасут ее. Шухер.

Похоже, этого оказалось достаточно. Изнутри завозились с замком, справились, дверь открылась. Павел шагнул внутрь, в темноту сеней. Напротив маячила фигура, рассмотреть лицо было сложно, и Соболь, не дожидаясь нового вопроса, проговорил, собравшись и приготовившись:

– Ты, что ли, Ржавый?

Он или сказал что-то не так, или сделал.

Фигура резко подалась назад, и в ее движении Павел угадал, что сейчас будет – противник отступал, чтобы выхватить оружие.

Инстинкты не подвели. Соболь нырнул, при этом делая выпад вперед, и первый выстрел громыхнул над головой. Допустить второго было нельзя. Устроилась Милка неподалеку от станции. Хата стояла в конце небольшой улицы, сюда доносились гудки паровозов. Люди всему научены за военные годы, один выстрел скорее напугает, чем подвигнет кого-то из соседей к решительным действиям. Но если начнется беспорядочная пальба, она непременно привлечет внимание.

Просчитав следующее движение, Павел выпрямился, поймал руку в воздухе, рванул. Захват не удался – противник, похоже, прекрасно умел противостоять, вывернулся профессионально. Что лишний раз убедило Соболя: перед ним Ржавский, за плечами которого – школа абвера. Но и полковой разведчик привык иметь дело с тренированным врагом. Устояв, Павел опять прыгнул навстречу противнику, в движении отбивая левой выставленную вперед руку, сжимающую оружие. Правую тут же использовал как рычаг, рывок, удар – и пистолет с грохотом упал на пол, а сам человек отлетел вглубь хаты. Равновесие сохранил, но вместо того, чтобы вновь кинуться на Соболя, метнулся почему-то на дрожащий свет, в комнату.

Искать упавшее оружие Павел не стал. На ходу вынимая финку, бросился за Ржавским, теперь не сомневаясь – это он. Свет от керосиновой лампы на столе помогал, и Гришка понял это: на ходу скинул ее на пол, разбивая. Огонек погас, но глаза Соболя привыкли к темноте. Бежать Ржавый мог лишь через окно. Попытается допрыгнуть – не успеет. Придется ему прорываться к двери, только напрасная затея.

– Зря, – предупредил Павел, вставая на его пути, чуть расставив ноги и выставив перед собой финку. – Не надо, Ржавый. Я договариваться пришел.

– От Милки? – послышалось в ответ.

– Хотя бы.

– Врешь! Легавый ты! Сучка мусорская. Если не один – повезло.

– Я один. Иначе ты уже лежал бы, веришь?

– Дурак ты.

– Почему?

– Для Милки я не Ржавый, волчара! Она меня Гриней зовет!

– Ладно… Гриня… Поговорим?

– О чем с тобой базарить?

– Ящики, Гриня. Груз. Амнистия твоя. Скажешь мне, где они. И катись. Сволочь ты, но отпускаю. Из города сам выведу.

– Прям так и отдать тебе? Нигде не слипнется?

– Зачем – отдать? Я меняю, Гриня. Цацки из подвала не сгорели. Скажу, где спрятаны. Даже к месту приведу. С таким добром глубоко нырнешь. До старости доживешь, если будешь умным. Годится?

– Жирно, – процедил Ржавый из темноты.

– Не без того. Мне ящики нужны для дела поважнее. Ты шкуру спасаешь, свою. Я – друга. Так как?

– А обману тебя?

– Так я ж поверю.

– Как, извиняюсь…

Заговаривает.

Соболь понял это вовремя – достаточно для того, чтобы предупредить внезапное нападение. Но не хватило, чтобы смягчить или хотя бы сдержать удар. Когда Ржавский отчаянно кинулся на прорыв, Павел не успел отойти, ударив сбоку. Встречать пришлось прямым, и Григорий с размаху налетел на острие финки. А дернувшись, насадил себя на нож еще глубже.

Хрипнул.

Миг – Павел выдернул лезвие. Ржавский повалился сразу, судорожно зажимая рану между грудной клеткой и животом – нож вошел именно в то место, одно из самых уязвимых. Рухнув на спину, раненый с завидным упорством продолжал сопротивляться. Суча ногами, извиваясь крупным червем, он пополз по полу ближе к кровати. Обругав себя последними словами, Соболь остался там, где стоял, наблюдая за поверженным противником. Ему бы доктора сейчас, но, черт побери, это снова меняет дело…

А затем Павел окончательно понял, как недооценил раненого врага.

Оказавшись у кровати, Ржавский сунул под нее руку – и снова на Соболя смотрело дуло.

Уйти с линии огня легко. Шаг в сторону – и ничего не угрожает.

Рука с пистолетом дрогнула, но упорно переместилась за Павлом.

Не опасно.

– Брось, Гриня. – Соболь старался говорить как можно спокойнее. – Сам же виноват, не послушал. Брось.

Щелк – это большой палец с опозданием сбросил предохранитель.

Хватит.

Павел решительно шагнул вперед.

– Так будете отрицать, товарищ подполковник?

Гонта повторил, не дождавшись ответа, и снова поморщился – боль, превратившись из острой в ноющую, все-таки мешала сосредоточиться. Пока Дмитрий не мог объяснить себе, как здесь оказался Борщевский и что они с Соболем задумали. Но разведчики меньше чем за сутки узнали, что скрывал злополучный третий вагон. Теперь осталось сказать самое главное.