Хотелось действия.

А еще – ему понравилось захватывать в плен офицеров государственной безопасности. После нескольких месяцев тесного общения с ними в тюрьме Соболь чувствовал себя гончей, спущенной с поводка. И уже отдавал себе отчет: открыл на каждого из них свою личную охоту. Чем бы это ни грозило, какими бы ни были последствия.

– Вы очень рискуете.

– Факт, – подтвердил Павел.

– Что там у вас? – занервничал Борщевский, не понимавший по-немецки.

– Пока ничего. Густав Винер его звать, – ответил Соболь.

– Ага, очень ценная информация. Ты его за груз спрашивай!

– Все будет. – Павел снова перешел на немецкий. – Майор Лужин с тобой вышел, так?

– Да, это так.

– Куда пошел?

– На станцию. Телефон там. И Коваль, это…

– Не надо про Коваля, – резко прервал Соболь. – Мы все о нем знаем. Как долго Лужин пробудет там?

– Не знаю.

– Полчаса есть у нас?

– Для чего?

– Винер, я задал вопрос!

– Думаю… да, есть. А то и час. Хотя мало ли… Но минут тридцать – наверняка. А чего вы хотите?

– От тебя зависит, как уложимся. Быстро, коротко и ясно – что было в третьем вагоне?

Винер опешил.

– Почему… почему в третьем?

– Ладно. Иначе спрошу. Оборудование. Оно пропало. Его ищут Коваль и Лужин. Из-за того, что оно куда-то делось, наш фронтовой друг Дмитрий Гонта арестован. Мы знаем, где можно найти оборудование…

– Знаете?

Выкрик Винера получился таким неожиданно громким, что Борщевскому снова пришлось хватать немца, сильно прижимать к себе, закрывать ему рот. Но теперь Густав попытался вырваться, замычал, принялся активно жестикулировать, и Соболь сказал:

– Пусть говорит, Ваня. – И когда Борщевский отпустил Густава, предупредил, вновь переходя на немецкий: – Больше не ори. Мы с товарищем плохо себя контролируем, нервы, брат. Хочешь говорить – валяй, только по сути.

– Вы точно знаете, где оно?

– «Оно» – это что?

– Оборудование, сами же сказали.

– Место, где прячут, пока не вычислили. Но есть тот, кто его бережет. И вот где найти этого человека, мы примерно просчитали. Уже могли захватить, кое-кто помешал. Может, даже к лучшему. Из-за чего такой содом с гоморрой, а, Винер?

Густав втянул голову в плечи, зачем-то огляделся по сторонам, хотя здесь, за забором, в кустах и темноте, их наверняка никто не мог сейчас видеть и слышать.

– Я расскажу, – торопливо заговорил он, даже глотая при этом слова. – Я все расскажу. Только вы должны пообещать, что его не найдут. Пусть лучше пропадет. Это такая удача, такая удача… Вы верите в Бога?

– Нет. При чем здесь Бог?

– Это Он. Его воля, чтобы сначала этот проект спас мне жизнь, после – помог семье не умереть от голода, у меня семья в Берлине осталась…

– Потом. Дальше, Густав, – подгонял Соболь.

– Ну вот, а теперь Божья воля такова, чтобы все это исчезло и никогда не навредило людям! Я еще раньше понял, как это страшно, если поставить производство на широкую промышленную основу. Думал, ваша власть это охотно уничтожит, ведь…

Павел, уже не имея сил сдерживать себя, выхватил пистолет покойного Аникеева, сунул в лицо немцу, процедил сквозь зубы:

– Хватит жевать, Винер. О чем там речь? Производство – чего?

– Послушайте меня. – Густав выставил перед собой руки ладонями вперед. – Просто послушайте, не перебивайте. Я дипломированный химик, окончил… А, не важно. Я хороший специалист, и меня, как других, до войны привлекли для работы над рядом проектов, которыми занимался лично Гиммлер. Вы же знаете, кто такой Гиммлер… Не надо перебивать!

– Чего шпрехает? – нетерпеливо спросил Иван.

– Потом, – отмахнулся окончательно заинтригованный Соболь. – Дальше, дальше давай.

– Спасибо, – невольно вырвалось у Винера. – Когда армия вермахта потерпела крах сначала под Сталинградом, потом – под Курском, нам, ученым, сменили ориентиры. Выполняя личный приказ рейхсфюрера, мы начали работать над проектами создания оружия массового поражения. Химическое, бактериологическое… Это страшная сила, это невидимая смерть, тысячи смертей, сотни тысяч, миллионы! Нам, ученым, дали карт-бланш, каждый из нас мог воплотить любое безумие… После так получилось, что я оказался в Дахау, в концлагере. Оттуда как химик попал на предприятие, которое производило отравляющие вещества. Была возможность лучше изучить их составы, разработать проект, подать его… Мне хотелось жить, вы же понимаете… Одним словом, там – оборудование, собранное по моей конструкции. Действующая модель предприятия, которое производит химическое оружие массового поражения. Синтез веществ, фосген, иприт, цианистый водород… Мое оборудование позволяло со всем этим справиться. Еще там были образцы, в специальных контейнерах. Герметично упакованные, в количестве, необходимом для синтеза, начала работ…

Густав взял короткую паузу, передохнул. Видя, что Соболь ошарашен и переваривает услышанное, продолжил, уже не так частя:

– Мы только приступили, зимой прошлого года. Начали создавать опытный образец недалеко от Дахау. Но потом – наступление, все закончилось, нас освободили. Конечно, все разбомбили, но у меня остались чертежи и другие разработки. С этим я пришел в Берлине к вашему… к вашим… Я мог уничтожить их сам… Но, понимаете, мне хотелось доказать преданность… Принести пользу, пусть бы моим талантам нашли более мирное применение, ведь нацизму конец… А то, что я принес, заинтересовало вашу государственную безопасность. И уничтожить проект в зародыше никто не дал. Признаюсь, я был наивен, до сих пор кажусь себе смешным… – Густав совсем по-детски чмыхнул носом.

– Дальше, – подбодрил Павел.

– Ну, дальше мою работу уже курировали чины из МГБ. Этой зимой поступил приказ работы в Германии свернуть, все перенести то ли в Москву, то ли под Москву… Моя задача – проследить за тем, чтобы все разобрали, упаковали в ящики и контейнеры. Особое внимание контейнерам с веществами, особое внимание… Был я при погрузке в вагон. Сам опечатывал. За транспортировку, как я понимаю, отвечали сотрудники МГБ…

– …А вагон со всей этой опасной ерундой прицепили к трофеям Жукова, – закончил за него Соболь, но произнес эту фразу для себя, на родном языке.

– Э, Павло, чего там такое? – окликнул его Борщевский.

– Худо дело, Иван, – произнес Павел, снова отмахнулся: – Ты погоди пока, все объясню. Еще пара вопросов. – И опять перешел на немецкий: – Как ты узнал о пропаже груза?

– Уже в Москве, совсем недавно. Меня доставили туда раньше. Только я сразу вам должен сказать, даже заявляю: не думал, что ваше коммунистическое руководство решит поставить производство такого смертельного оружия на поток! Богом клянусь, я просто собирался дать свидетельства о преступлениях нацистов, когда все это показывал! А меня очень быстро взяли в оборот, я опомниться не успел. Все равно до конца не хотел понимать: люди, победившие нацистов, собираются производить точно такое же оружие массового поражения, с помощью которого Гитлер планировал уничтожить полмира! Он не успел, понимаете? И теперь что же, его опыт и методы решили перенять победители? Я пытался затягивать процесс – мне намекнули на саботаж. Понимаете вы или нет, о чем я? Меня нацисты посадили в концлагерь, чтобы я способствовал созданию химического оружия! А коммунисты грозили таким же лагерем, если вдруг заподозрят в нежелании делать то, что я делал при нацистах! Я запутался! У меня это не укладывается в голове! Я ученый, понимаете, ученый! Не нацист, не коммунист, обычный ученый!