— Вы нас покидаете, граф Боровки?

Услышав его голос, Боровки вздрогнул.

— Всего на одну ночь, — ответил он. — Еду встречать свою матушку.

— Понятно.

Боровки глянул на него с упреком:

— Мой саквояж и шляпная коробка в моем номере, можете проверить. Вы что, подумали, что я хочу сбежать, не заплатив?

— Боже упаси. Счастливо вам съездить; надеюсь, вы найдете матушку в добром здравии.

Впрочем, войдя внутрь, он на всякий случай отправил лакея взглянуть, на месте ли багаж, и даже приподнять его и прикинуть вес — на случай, если внутри пусто.

Потом он подремал с часик. Проснулся оттого, что ночной портье дергал его за рукав; из вестибюля тянуло запахом гари. Лишь через несколько секунд он сумел осознать, что в одном крыле начался пожар.

Отправив консьержа поднимать тревогу, он бросился через вестибюль к бару и в дыму, вырывавшемся из двери, разглядел горящий бильярдный стол и языки пламени, которые плясали по полу и подпрыгивали в пьяном экстазе всякий раз, когда очередная бутылка на полке лопалась от жара. Стремительно отступив, он наткнулся на шеренгу посыльных и швейцаров, которые уже тащили из гостиничных недр ведра с водой. Консьерж крикнул, что пожарная команда выехала. Он посадил двоих на телефон — обзванивать гостей, а сам помчался назад, чтобы выстроить цепочку для передачи ведер с водой; и тут он в первый раз подумал про Фифи.

Его захлестнула слепая ярость — с дикой индейской жестокостью она привела свою угрозу в исполнение. Ладно, с ней он еще разберется, только попозже; в этой стране еще осталось какое-никакое правосудие. Тут звон снаружи возвестил о прибытии пожарных, и он зашагал обратно через вестибюль, в котором уже толпились мужчины в пижамах, с портфелями в руках и дамы в ночных одеяниях — в руках у них были шкатулки с драгоценностями и маленькие собачки; число их прибывало с каждой минутой, от сонной каденции разговор взметался к отрывистому стаккато дневной вечеринки.

Один из швейцаров позвал мистера Викера к телефону; управляющий нетерпеливо отмахнулся.

— Звонят из полицейского комиссариата, — настаивал мальчишка. — Дескать, обязательно нужно с вами поговорить.

Раздраженно фыркнув, мистер Викер поспешил в кабинет.

— Алло!

— Звонят из полицейского участка. Вы управляющий?

— Да, только у нас пожар.

— Среди ваших гостей есть человек, который называет себя графом Боровки?

— Да, есть, но…

— Мы сейчас привезем его для опознания. Мы перехватили его по наводке.

— Но…

— А с ним вместе молодую даму. Мы сейчас привезем обоих.

— Да я же говорю…

Трубка щелкнула ему прямо в ухо, и мистер Викер поспешил обратно в вестибюль, где дым уже рассеивался. Мощные насосы проработали целых пять минут, бар представлял собой размокшую обгоревшую развалину. Мистер Викер принялся прохаживаться между гостями, успокаивая и увещевая; операторы принялись снова обзванивать номера, сообщая гостям, которые так и не спустились, что теперь можно спокойно ложиться спать; а потом, поскольку с него постоянно требовали объяснений, он снова подумал о Фифи и на сей раз по собственному почину бросился к телефонному аппарату.

В трубке зазвучал взволнованный голос миссис Шварц: Фифи не было дома. Именно это он и хотел знать. Он резко повесил трубку. Вот вам и вся история, краше некуда: преднамеренный поджог и попытка побега с человеком, которого разыскивает полиция. Настало время расплаты, и тут уж не помогут даже все американские деньги. Да, для отеля сезон потерян, зато у Фифи вообще больше не будет никаких сезонов. Ее отправят в заведение для юных девиц, а там носят форму куда скромнее, чем даже самый незатейливый ее наряд.

Наконец гости разошлись по лифтам, осталось лишь несколько любопытствующих, которые ворошили обгорелые обломки; и тут к входным дверям подошла новая процессия. Возглавлял ее человек в штатском, за ним стенкой двигались полицейские, за ними — еще двое. Комиссар произнес что-то, и полицейские расступились.

— Я попрошу вас опознать этих двоих. Подтверждаете ли вы, что этот человек жил здесь под именем графа Боровки?

Мистер Викер вгляделся:

— Подтверждаю.

— Его уже год разыскивает итальянская, французская и испанская полиция. А барышня?

Она почти спряталась за спину Боровки, голова опущена, лицо в тени. Мистер Викер нетерпеливо вытянул шею. Перед ним стояла мисс Говард.

Волна ужаса прокатилась по спине мистера Викера. Он еще раз вытянул шею, как будто силой своего изумления мог превратить ее в Фифи или взглянуть сквозь нее и увидеть Фифи. Вот только это было бы непросто, поскольку Фифи находилась далеко. Она стояла перед тем самым кафе, пытаясь затолкать нетвердого на ногах, сопротивляющегося Джона Шварца в такси.

— Ну уж нет, не пойдешь ты обратно. Мама велела везти тебя прямо домой.

Граф Боровки отнесся к заточению вполне благосклонно: он столько лет полагался только на свою смекалку, можно было подумать, что ему даже стало легче оттого, что теперь кто-то выстраивает за него его распорядок дня. Что его угнетало — это отсутствие сообщения с внешним миром, поэтому он страшно обрадовался, когда на четвертый день его пребывания в камере его отвели на свидание с леди Капс-Кар.

— В конце концов, — сказала она, — приятель есть приятель и дружба есть дружба, как бы оно там ни повернулось. По счастью, наш здешний консул — знакомец моего папаши, в противном случае меня бы к вам не пустили. Я даже пыталась договориться, чтобы вас выпустили на поруки: я им наплела, что вы год проучились в Оксфорде и безупречно говорите по-английски, но эти идиоты даже слушать не стали.

— Боюсь, ничего не выйдет, — мрачно заявил граф Боровки. — Когда они здесь покончат с судом, мне предстоит бесплатное путешествие по всей Европе.

— Но это не единственный возмутительный поступок, — продолжала она. — Эти придурки вышвырнули нас с Бопсом из «Труа монд», а теперь власти пытаются заставить нас уехать из города.

— За что?

— Ну, они пытаются свалить на нас всю вину за этот дурацкий пожар.

— Так это вы подожгли отель?

— Ну, мы на самом деле подожгли бренди, просто хотели зажарить картофель в спиртном, а бармен ушел спать и оставил нас одних. Но послушать этих свинтусов — у нас в головах была единственная мысль: чтобы все сгорели прямо в своих постелях. Это настоящее хамство, и Бопс просто вне себя. Говорит, никогда больше сюда не приедет. Я сходила в консульство, и там со мной согласились: вся эта история — настоящий позор, и они поставили в известность Министерство иностранных дел.

Боровки призадумался.

— Доведись мне родиться заново, — произнес он медленно, — я бы, вне всякого сомнения, хотел родиться англичанином.