героини. И сама актриса словно по собственному «приказу» стремилась спрятать душевный мир своей Стеллы за этой кованой {284} формой, за мерным ритмом своих непрестанных движений по сценической площадке. Но он вырывался на поверхность с каждым ее жестом, с каждой интонацией, в повороте головы, в движении выразительных глаз, и раскрывался перед зрителями во всей своей подлинности и неотразимой привлекательности.

К концу спектакля все внимание публики было сосредоточено на исполнительнице главной женской роли. И когда в финале молодой пастух уносил бабановскую Стеллу на своем сильном плече к себе, в горы, подальше от этого общества уродливых масок и эксцентрических озорников, зрительный зал разражался аплодисментами. Героиня «Великодушного рогоносца» выходила из мира призраков на просторы новой, еще неведомой ей, но вольной жизни. А вместе с ней на дорогу большого искусства выходила ее создательница.

Человеческая тема торжествовала в этом программном конструктивистском представлении.

Обычно в обширной литературе, посвященной Бабановой, говорится, что образ ее Стеллы оказался насыщенным правдой живых человеческих чувств и переживаний вопреки намерениям самого Мейерхольда и что здесь молодая исполнительница неожиданно для себя вступила в творческий конфликт со своим учителем. Это не совсем верно. Мейерхольд не принадлежал к числу тех режиссеров, которые позволяют отдельным исполнителям — как бы они ни были талантливы — менять его замысел. А он не мог не видеть в процессе репетиций, в какую сторону идет развитие образа Стеллы у актрисы. Можно безошибочно утверждать, что роль Стеллы в том плане, как ее исполняла Бабанова, была включена Мейерхольдом в его замысел. Единственно, чего Мейерхольд не предвидел заранее с абсолютной точностью, — это эмоциональную силу, которую приобретет образ Стеллы у Бабановой, когда тщательно отрепетированный спектакль выйдет на публику и заиграет новыми, не всегда предвиденными сторонами, как это часто бывает в театре, особенно с актерским исполнением. Самый масштаб дарования молодой актрисы был для него неясен. И едва ли он предполагал, что бабановская Стелла займет центральное место в спектакле и что она перехватит на себя его основную тему.

Успех Бабановой в «Великодушном рогоносце» вышел за рамки дебютного успеха начинающей одаренной актрисы. Помимо яркой артистической индивидуальности, определившейся во всей ее полноте в этой первой большой роли Бабановой, в ее игре удивляла та безошибочная точность жеста, движения, интонации, какая приходит к актерам только в пору их зрелости.

Талант Бабановой получил признание и в широких кругах публики и среди требовательных знатоков театрального искусства разных творческих поколений и различных художественных направлений — от старых актеров академических театров до пролеткультовской молодежи. Редкое единодушие для того времени, когда театральная ерша разделялась на множество враждующих лагерей. Таким всеобщим безоговорочным признанием пользовался тогда (только Михаил Чехов с его химерическим Хлестаковым и серией трагических ролей от Эрика до Муромского.

Ученица Театральных мастерских после премьеры «Великодушного рогоносца» вышла из здания театра под московское небо известной актрисой, с которой были связаны лучшие надежды молодого, поднимающегося советского театра.

И, как всегда, обычной спутницей большого художественного успеха в театральном мире пришла «мода» на Бабанову. Обложки многочисленных театральных журналов и журнальчиков запестрели ее портретами. А молодые актрисы и ученицы театральных школ и студий стали копировать бабановские интонации, начали подражать ее манерам и даже пытались воспроизвести редкий цвет ее волос, светлых до блеска, которые, как им казалось в ту пору, составляли непременный атрибут ее обаяния, ее сценических триумфов, ее внезапно вспыхнувшей славы.

Впрочем, эти торжественные слова не совсем точно выражают характер тех отношений, которые сразу же установились у Бабановой с аудиторией.

Да, конечно, на протяжении всего ее артистического пути Бабанова как будто знала и то, что называется славой и что называется триумфами. Но они у нее были какие-то особенные, «тихие», без парадного блеска и бенгальского огня, без шумного торжества, которое так любят обычно люди театра. Она сама убегала от этого «торжества», даже когда оно подходило к ней вплотную, словно защищала свой внутренний мир от вторжения чего-то ей несвойственного и чужого.

И по своему внешнему виду в жизни Бабанова, особенно в молодые годы, мало подходила к роли театрального триумфатора. Небольшого роста, худенькая и стройная, она долго сохраняла облик подростка. Встретив ее на улице, скромно, но аккуратно одетую («как все»), с мужской кепкой на голове вместо шляпы (по молодежной моде того времени), ее можно было принять за школьницу старших классов, идущую после занятий домой с портфелем или с маленьким чемоданчиком в руке (тоже по неписаной моде тех лет).

Этот ее человеческий облик просвечивал тогда во всех ее театральных персонажах и делал их предельно близкими тогдашним зрителям.

На долю Бабановой пришло много больше, чем блеск театрального торжества. С первого же ее появления на сцене зрители прониклись к ней и к ее сценическим созданиям той бережной любовью, которой любят близких и чем-то очень дорогих людей и которую трудно выразить в торжественных речах или на языке театральных рецензий и театроведческих очерков.

Современники видели в Бабановой больше чем талантливую исполнительницу театральных ролей. Вместе с ней в их жизнь вошло реальное человеческое существо, обладавшее чудесным даром перевоплощаться в образы других людей и в то же время всегда оставаться самим собой, вплетая свою собственную жизненную судьбу в их судьбы.

И сама Бабанова и ее театральные спутники были неотделимы от того времени, когда они появились на сцене перед своей аудиторией. Бегство бабановской Стеллы из мира окаменевших масок не было только удачно найденной концовкой спектакля. Драматическая тема разрыва со старым омертвевшим миром, тема духовного освобождения от прошлого, освобождения одновременно мучительного и радостного, была одной из наиболее острых не только в искусстве, но и в самой жизни тех лет. Сложными психологическими путями эта тема многое определяла и в творчестве Бабановой за первое десятилетие ее артистической деятельности.

Отсюда глубокая современность ее образов и то обостренное внимание, которое вызывала у современников каждая ее новая даже самая маленькая роль. В ее персонажах всегда звучал голос того времени, в котором жила артистка и ее аудитория.

Во всем этом обычные зрители не отдавали себе ясного отчета, как это всегда бывает с созданиями актера, ускользающими от точного анализа, обращенными обычно к чисто эмоциональному восприятию аудитории. Зрители просто любили встречать Бабанову на сцене, любили узнавать ее в новых ролях, всегда открывая еще неизвестные стороны ее характера и чувствуя нерасторжимую связь с ней и с ее персонажами, живую заинтересованность в их судьбе.

Но были и такие свидетели первых шагов Бабановой, которые уже тогда не только радовались ее таланту, но и хорошо понимали