— Валяй, — наконец открыл рот Олег.

— Валяю, — согласился штабист. — Мы сделаем из тебя героя, парень. Не сразу, конечно, потом. Сейчас я расскажу, как все было на самом деле. Не было никакой говорящей крысы. Не было тайных встреч. Был очередной твой рейд в «серую зону». Да, без пропуска. Не отмечаясь на посту — ну и хрен с ним, победителей не судят. Ты нашел этот ход. Как? Почему тебе удалось, а разведчикам, которых то и дело отправляют искать что-нибудь в этом роде, всякий раз доставалась дырка от бублика? Да вот так вышло. Ты же ненормальный. И вот в итоге все нормальные — лузеры, один ты — победитель. Ты вернулся и рассказал мне про тоннель. Даже Вась-Палыч ничего не узнает, придется ему довольствоваться тем, что мы ему скормим. А? Каково?

— Неплохо звучит, — согласился Музыкант.

— Неплохо? По-моему, так вовсе отлично. Сначала, конечно, нужно выиграть. А после победы мы покажем всем нашего героя. Доволен? Ты же хочешь признания своих заслуг? Чтобы завистники померли от зависти, а скептики засунули скепсис поглубже себе в задницу? Мы же не верили тебе, когда ты нам втолковывал про крысу с флейтой. А тут мало того, что она правда есть, так она еще и разговаривает. Правда ведь? Вот так, как мы с тобой сейчас, разговаривает? Никак в это поверить не могу.

— Я тоже не сразу поверил.

Доцент глянул Олегу в глаза. Снайпер не стал отводить взгляда. Мне скрывать теперь нечего, подумал он. Я на самом деле удивился, когда она заговорила. Ах, Доцент, если бы ты только смог увидеть ее той ночью, избитую, окровавленную, потерявшую всю надежду на то, что ее волшебная сила поможет, приготовившуюся умереть и выпрашивавшую пощады.

— Вам-то зачем это надо? — продолжил Музыкант. — Почему бы не обойтись без меня? Просто взять и выиграть войну. А Музыканта — в отходы.

— Хороший вопрос, Олег.

Доцент наконец опустил пистолет. С глухим стуком положил его на стол. С видимым удовольствием потер ладони, переплел пальцы и хрустнул ими. Неужели доверяет?

— Не хочу конфликтов. Никаких. Никогда. Даже между тобой и всеми остальными. Мне войны банд во как хватило. — Он резко прочертил по горлу ребром ладони. — Что, если мы одни и остались только на белом свете? Не хватало еще, чтобы мы передрались и снова принялись рвать глотки друг другу. Нет, Олег, я понимаю, что ты себя чувствуешь не таким, как все. Но я же говорил, что не верю, будто ты можешь предать. То, что ты не такой, как мы, не делает тебя автоматически таким, как крысы. Ты ведь живешь с нами, воюешь на нашей стороне, у тебя здесь. — Доцент взглянул на стоящую у окна Иришку, — девчонка, у вас с ней любовь. Доступно объясняю? Вижу по глазам, что доступно. Что еще тебе нужно? Ах да. Ну, сам ты не проговоришься, Ирка твоя станет молчать, в этом я уверен. Мои ребята тоже никому не расскажут. Мне, как ты понимаешь, нет никакого резона трепать каждому встречному-поперечному, как оно было на самом деле. Ну что, по рукам?

Доцент встал из-за стола, оставив пистолет лежать на полированной светло-коричневой столешнице. В два шага оказался рядом с сидящим на стуле Музыкантом. И протянул ему руку:

— Договорились, Олег? Я даже не буду спрашивать, о чем вы там болтали с крысой. Какая теперь-то разница?

Иришка во все глаза смотрела на то, как ладонь Доцента повисла в воздухе. Судя по лицу девушки, она едва сдерживалась, чтобы не закричать: да соглашайся же, дурак!

Ну что, спросил сам себя Музыкант: ты хочешь быть героем? Согласись, это приятнее, чем прослыть предателем. Что, положа руку на сердце, тебе разве не хотелось, чтобы наступил такой момент, когда твои заслуги будут признаны и ты получишь награду? Неужели ты ее не достоин? Цена же минимальна: немного лжи, которая совершенно безвредна. Он ничего не должен Флейтисту. Странное чувство родства, которое, по представлениям снайпера, начало возникать между ними, еще не утряслось и не устоялось, не связало их с говорящей крысой нерушимыми узами. Да и сам Флейтист должен был понимать, что рискует, встречаясь с ним. Попытка заговорить с врагом, увидеть в нем не мишень, а равного себе, такого же, как ты, всегда чревата риском, и раз говорящая тварь это знала, значит, могла предположить, чем все обернется. На Олеге нет никакой вины.

И все же что-то не позволяло ему протянуть руку навстречу ладони Доцента.

— Можно подумать? — спросил Олег, опустив глаза.

— Нет, — жестко ответил штабист. — Думать некогда. Решай сейчас.

Ну же! — вопило что-то внутри него. Решайся! Пожми его руку! Война закончится все равно, с тобой или без тебя! Лучше быть на стороне победителей, тем более что ты прекрасно понимаешь: на стороне побежденных тебе делать нечего и ты никогда там не окажешься! Погибнет единственное существо, с которым у тебя хоть как-то наладилось взаимопонимание? Ну и черт с ним, ведь заодно исчезнет угроза, которая не первый год не дает нормально существовать десяткам тысяч людей. Весь город станет снова принадлежать тем, кто должен владеть им по праву. Как ни крути, а это вполне похоже на честный обмен.

— Олег, — поторопил его Доцент, все еще протягивающий ладонь, — я жду. Но я не могу ждать бесконечно.

Музыкант поднял глаза. Оказывается, все смотрели только на него — Иришка и парень, который должен был следить за ней, Доцент и тот боевик, которого он поставил к окну. Четыре пары глаз.

— Черт с вами, — выдохнул Олег. — По рукам.

Он пожал Доценту руку. Иришка шумно вздохнула. Штабист тут же заулыбался.

— Я всегда говорил, что ты нормальный парень, — сказал он. — Собирайся. Идем с нами, поживешь в другом месте. На всякий случай — пока не передумал и не натворил чего-нибудь.

Двое доцентовских гвардейцев какими-то задворками вывели Музыканта в нежилые кварталы возле бывшего Юго-Западного рынка. Сам рынок сгорел еще в начале войны банд, половина крыши рухнула, другая держалась на честном слове и трех высоких основательных колоннах, одна из которых была густо исписана матерщиной. Ну, свято место пусто не бывает, пробормотал Олег, читая на ходу немудреные автографы неизвестных творцов. Что ты там говоришь, напрягся один из сопровождавших. Да так, сам с собой, ответил снайпер и едва не отмахнулся рукой, но вовремя сообразил, что жест может быть истолкован угрожающе. Сам с собой? Ну, точно ненормальный, буркнул боевик. Второй продолжал молчать.

— Куда вы меня ведете? — спросил Музыкант.

В нем вдруг вспыхнули подозрения. Что, если все сказанное Доцентом было лишь попыткой заговорить ему зубы. А на самом деле сейчас его заведут в какую-нибудь глушь да там и пристрелят. Или еще хуже: все, что обещал Доцент, — правда, вот только эти двое несуетливых крепких ребят ведут свою игру, и тогда предсказать, что будет дальше, вообще невозможно. Либо попросту пристрелят его и скажут, что он пытался бежать или вызвал на подмогу батальон крысиного спецназа, либо передадут на руки кому-нибудь другому. Тому же Вась-Палычу, например. У которого окажутся совсем другие планы.

У нас же в Городе, оказывается, есть политика. Сколько раз ему уже говорили открытым текстом: пока ты уверен, что жизнь вертится лишь вокруг войны с крысами, все вокруг плетут собственную паутину, интригуют, подставляют друг друга.