— Не убили друг друга — и то ладно, — откликнулся Флейтист.

Позже, возвращаясь домой, Олег думал над его последними словами и никак не мог понять — шутил говорящий крыс или все-таки говорил всерьез.

— Мы знаем, что ты общаешься с какой-то крысой, — мягко сказал Доцент. — Стой-стой, — так же мягко добавил он.

Олег только начал вставать, а в руке штабиста уже возник пистолет. Снайпер не успел сообразить, откуда Доцент достал оружие, но это было уже не суть важно: курносый ствол был направлен точно ему в живот. Иришка, стоявшая у окна, побледнела, но не двинулась с места.

— Не дергайся, — добавил штабист, — не стоит. Ира, ты тоже стой спокойно. Сразу говорю, Олег: я не думаю, что ты какой-то предатель. Дурь все это — не может человек предавать других людей ради крыс. Бред. Незачем. Не верю, что серые могли тебе что-то предложить. Это доступно?

Музыкант кивнул.

— Тогда сядь и расслабься.

Пистолетный ствол мотнулся в сторону, указывая на стул. Олег шагнул, сел, неторопливо положил руки на колени.

— Хорошо, — удовлетворенно протянул Доцент, — Ира, будь добра, открой дверь — там мои люди. Так, для страховки. Для надежности.

Несколько минут назад штабист позвонил в дверь, коротко бросил с порога, что у него есть серьезный разговор к Олегу, и, не разуваясь, прошел в комнату. Да, подумал зло Олег, а ты чего ожидал: что он из-за закрытой двери станет говорить, что пришел тебя арестовать? Да уж, действительно серьезный разговор, серьезнее некуда, и наставленный на собеседника пистолет — вполне себе весомый аргумент. Хорошо, хоть лично пришел, не стал присылать подручных. Или просто сомневался, что они смогут убедить Музыканта сдаться и пойти с ними? Как бы то ни было, остается теперь стиснуть зубы и смотреть, как штабист распоряжается в его квартире, как у себя дома.

Доцент шагнул вправо, чтобы проходящая мимо девушка ненароком не оказалась за спиной. Иришка щелкнула замком, посторонилась, впустив в квартиру троих парней. Все они были одеты одинаково неброско: синие джинсы, короткие черные кожаные куртки. У каждого в руке — пистолет. Выглядели парни тоже похожими друг на друга: одинаковые невыразительные лица, колючие цепкие глаза, стрижки-ежики. Музыкант подумал, что они смахивают на натуральных братков, только вот большинство обычных гоблинов в силу особой душевной конституции оказались не в состоянии верно просчитать исход войны банд. И, как следствие, дружной толпой промаршировали на тот свет. А эти, гляди ж ты, выжили. Выжили, еще и составили личную гвардию Доцента. Значит, было в них что-то, что приподнимало этих крепеньких немногословных ребятишек над средним уровнем братка.

— Ага, — довольно сказал Доцент. — Ребята, один у двери, один — у окна, один присматривает за девушкой.

Подождав, пока новоприбывшие рассредоточатся по комнате, он продолжил:

— Теперь пойдем дальше, Олег. Люди проследили не только за тобой. Вернее, за тобой вообще больше не следили, ты уже неинтересен. Ты вернулся, а они пошли за твоим крысюком. Это же тот самый, с флейтой, про которого ты все время рассказывал?

Музыкант опять кивнул.

— Что ж ты, друг дорогой, разговаривать-то не хочешь? Ну ладно, твое дело. Так вот, ребята разнюхали кое-что интересное. Знаешь что?

Олег покачал головой. Мол, давай, выкладывай, ничего я не знаю.

Доцент сел за стол. Несмотря на доверительный тон, несмотря на заверения в том, что не считает Музыканта предателем, на то, что в комнате находилось трое вооруженных боевиков, пистолет оставался направленным в снайпера. Пистолет не произносил ни слова, но снайпер, потеряв слух, мог слышать несказанное. Я-то против тебя ничего не имею, говорил чуть покачивающийся из стороны в сторону ствол. Такая работа, мужик. Я тут ни при чем, на мой курок жмут другие люди. Холодная, мертвая, слабо пахнущая ружейной смазкой змея гипнотизировала его единственным глазом. Как готовая к броску кобра, танцующая перед жертвой.

Где же я прокололся, подумал Музыкант. Да, впрочем, кулаками после драки не машут. Понадеялся ты, друг, на свое шестое чувство. Забыл о том, что, когда на бога надеешься, самому плошать тоже не стоит. В конце концов, разве кто-то обещал ему, что таинственный внутренний нюх будет оповещать его о любых опасностях? До сих пор это чутье не подводило Олега лишь тогда, когда дело шло о крысах. Против людей оно не помогало. Что, если разобраться, вовсе не удивительно. Или…

Неужели Стас рассказал? Следить за мной он вряд ли стал бы, а вот сдать меня — это совсем другое дело.

Олег едва подавил готовый уже вырваться вопрос. Нет, спрашивать ничего не стоит. Вдруг мальчишка-вестовой и на самом деле ни при чем, а Доцент ведь наверняка ухватится за сорвавшееся с языка имя. Почему ты, дорогой мой Музыкант, спросил именно о нем? Он что-то знал? Знал, но не рассказал? Так он же, наверное, враг, точно такой же, как ты, потому что, не будь он врагом, давно уже явился бы с повинной. Все-таки сейчас лучше промолчать. Промолчать, а затем разобраться самому. Если еще будет у него какое-нибудь «затем».

Или снайпера сдал Кравченко, которому Олег сам рассказал о своих встречах с Флейтистом? И тогда все разговоры про слежку — вымысел, вранье, с помощью которого Доцент пытается сейчас выяснить, что же на самом деле известно Музыканту, насколько глубоко он во всем этом увяз? Но нет, вряд ли, Кравченко обычно играет честно. Хотя… Олегу всегда казалось, что уж Данила Сергеевича-то он знает как облупленного, но при этом он сам в любой момент был готов признать, что не умеет разбираться в людях. И все-таки скорее Олега действительно выследили — уж больно уверенно и детально рассказывает штабист о том, что им удалось выведать. Но кто? И как?

— Твой серый дружок ходит тайными путями, — продолжал тем временем Доцент. — Они практически не охраняются, Олег. Видимо, этой твари тоже приходится что-то скрывать от своих, да? Ну хорошо, об этом мы поговорим потом. Главное сейчас — то, что эти пути ведут в глубь «серой зоны». И заканчиваются чем-то вроде детских садов. Мужики, когда вернулись, говорили, что совсем прифигели: бесконечные подземные ясли — и крысята, крысята, крысята…

Он вдруг замолчал и неожиданно улыбнулся.

— Все как у людей. Почти. Какие-то няньки ходят. Бутылки с молоком, манная каша и даже горшки. Представляешь, Олег, — горшки. Крыски бегают, пищат, суетятся и выносят за крысятами горшки. Обалдеть можно, продвинутые. Но — главное — минимум охраны. Как ты думаешь, Олег, зачем я все это тебе рассказываю?

Музыкант пожал плечами. Доцент вновь посерьезнел:

— Я тебе объясню. Если кто-то узнает о твоих шашнях с серыми, это может кончиться плохо. Как бы логика ни подсказывала, что ты не можешь быть на их стороне, есть у нас до сих пор некоторые, которые предпочтут повесить тебя сначала на всякий случай, а рассуждать станут потом. Если вообще станут. Но пока еще есть время и можно сделать вид, что ничего не было. Никакой Музыкант не ховался от своих сородичей по темным норам с каким-то крысюком. За ним не приходилось следить, чтобы, не дай бог, не продал он за тридцать сребреников главную военную тайну… Слушай, Олег, ты вообще знаешь хоть какую-нибудь военную тайну? Тем более что у нас их не так уж и много. Все могло быть совсем иначе. Хочешь послушать?