Фан Цзы легко спрыгнул с дерева, подошел к мертвецу и выдернул оружие из шеи. Из раны прыснула густая красная струйка и потекла по рыжему меху.

Охотник быстро зашагал в глубину сада, к золотившемуся светом ламп павильону. На ступенях стоял человек, темной тенью вырисовываясь на фоне алого занавеса.

– Дело сделано, – поклонился охотник.

Человек молча бросил ему сверток с золотом и, нагнувшись, вошел под прозрачный, бросающий кровавый отсвет полог.

– Сулайман ибн Али! – раздались веселые голоса. – Что нового скажешь?

– Говорят, из зверинца в квартале аль-Карх сбежал тигр! – замахал руками вошедший. – О мой халиф! Тигр! Когда еще нам представится возможность поохотиться на тигра! Говорят, его видели рядом с каналом Нахраван! Не подерет ли рабочих?

Голос аль-Амина ответил:

– Тигр, о Сулайман?! Что ж ты молчал! Али, друг мой, ты слышишь, что говорит твой сын? Я привезу во дворец тигровую шкуру!

– О мой повелитель! – захихикало и закричало множество голосов. – Великая госпожа будет гневаться, узнав, что ты выехал охотиться ночью и без нее!

Аль-Амин ответил что-то тихое и неразборчивое – но такое, от чего все покатились со смеху.

И халиф прокричал:

– Скорее! Седлать коней! Иначе нас опередят ловцы и прочая чернь, промышляющая мехом! Ночная охота на тигра – воистину я не слышал ни о чем подобном!

* * *

Утро

Юмагас проснулась разом – и поняла, что кричит. Тело покрывала ледяная испарина, ноги мерзли.

– Это не сон, – прошептала она.

…на берегу канала плескались ветвями ивы – шелестели, шелестели, трепетали листочками.

Ночной ветер качал сотни, сотни тоненьких прутиков, метущих траву, хлещущих по глазам.

Аль-Амин, наставив копье, пятился сквозь шелестящий плакучий занавес. Один. Только ивы и плеск Тиджра – ни единого человеческого звука, словно он остался один на этой земле.

Куфию унес ветер, лоб взмок от пота. Закричать он боялся. Не из-за тигра. Спину холодил ветер с реки.

Халиф пятился сквозь расступающиеся ветви – наружу, наружу. Глотнуть воздуха.

Запнулся о корень – и упал навзничь. Без звука, без крика. Закоченевшие пальцы разжались, копье выпало. Мухаммад попытался приподняться. Оказалось, он дрожит всем телом – даже локти трясло.

Узкая бугристая морда раздвинула ветви. С мгновение человек и аждахак смотрели друг другу в глаза. Аль-Амин попытался призвать Имя Всевышнего, но горло сдавило и не отпускало. От страха он не чувствовал даже кончиков пальцев.

Халиф захрипел. Язык не слушался.

Дракон склонил голову набок, приоткрыл пасть и нежно, осторожно прихватил шею человека. Аль-Амин раскрыл рот, шумно выдохнул – и закатил глаза.

Аждахак разжал челюсти, тело тяжело бухнулось о землю.

Через мгновение все стало как прежде: ночь, плеск реки, шелест ив – и потерявшийся, всеми покинутый человек на берегу. Аль-Амин лежал, раскинув руки и ноги, и из раскрытого рта сочилась струйка слюны.

…Юмагас сжала зубы – чтоб не стучали.

И тихо сказала испуганным служанкам:

– Нам нужно бежать из города.

И тут же поняла – поздно.

Не успеем.

Ответом на ее мысли стал удар, выбивший засов на Золотых воротах: деревянные створки разлетелись в стороны и треснулись о беленую стену. Посыпалась штукатурка.

Со звоном кольчуг во двор ворвались вооруженные люди. Мужской голос отлаивал команды:

– Приказ эмира верующих! Обыскать террасы! Выставить стражу на стены! Всех хватать, связывать и волочь сюда!

– Не выходите наружу, – коротко приказала она схватившимся за оружие девушкам. – Цэцэг, иди к Алтане, сидите с Мусой. Если проснется, укачайте.

А потом поднялась, откинула занавеску и вышла наружу.

Все как она и думала: во дворе плотными рядами стояли кольчужные гулямы при копьях и мечах, высоко рвалось пламя факелов, красные отблески гуляли по навершиям шлемов. Каиды размахивали руками, звенящие тени с факелами бежали вверх по лестницам в сады.

Кто-то увидел на ступенях тень в белой длинной рубахе, на мгновение замер – и крикнул, показывая пальцем.

Команды стихли, рука показывающего опустилась, к Юмагас стали поворачиваться. Каиды недовольно морщились и смигивали – она стояла в темноте, а их слепили факелы.

– Как вы смеете врываться в харим? – крикнула ханша. – Кто дал вам право взломать Золотые ворота? Это святотатство! На рассвете вас будут развешивать на столбах вдоль каналов!

Тишина во дворике теперь нарушалась лишь треском факелов, скрипом кожи и звяканьем кольчужных колец. Люди недоуменно переглядывались.

– Вон отсюда! – рявкнула Юмагас.

Они зашевелились, затоптались, но было поздно.

Ей ответил негромкий старческий голос:

– Великая госпожа почтила нас своим присутствием!.. Кланяйтесь Великой госпоже!

Через толпу становящихся на колени гулямов неспешно шел сухонький высокий старик с длинной, рыжей от хны бородой.

Иса ибн Махан подошел к самым ступеням и, поглаживая бороду, посмотрел вверх. Губы вазира барида растягивала широкая, совсем не почтительная улыбка.

Юмагас сглотнула, выпрямилась и вздернула подбородок:

– Как это понимать, о Абу Али?

Начальник тайной стражи потеребил кончик бороды и ответил:

– Этой ночью во время охоты эмир верующих отбился от свиты, потерял коня и неудачно упал, потянув спину. Но не изволь беспокоиться, о госпожа, им уже занимаются присланные мной лекари.

Ханша молчала.

Иса ибн Махан улыбнулся еще шире и продолжил:

– Кроме того, весь дворец взбудоражен известием о страшном происшествии, моя госпожа. У стены сада при Длинных прудах убит зловредный оборотень.

Старик с удовольствием проследил, как сжались ее пальцы на вороте рубашки. И с наслаждением выговорил:

– Оказывается, о великая госпожа, он проживал во дворце – кто бы мог подумать! – в облике твоего евнуха-ханьца! Эмир верующих крайне обеспокоен таким поворотом дел. Он приказал мне провести доскональное расследование. К полудню, велел наш халиф, головы виновных должны быть выставлены на пиках над воротами Баб-аз-Захаба!

– О каких виновных ты говоришь, о Абу Али? – ледяным голосом осведомилась Юмагас.

– О виновных в деле укрывательства зловредного оборотня, – расплылся в улыбке вазир барида. – Кроме того, ко мне поступили сведения, что этот евнух опаивал нашего повелителя зельями. Говорят, их подавали под видом чая!

На лестницах в сад послышались топот и крики: гулямы волокли спутанных, упирающихся женщин и евнухов.