Сажусь за стол и смотрю на белую бумагу. Писать. Но я даже не знаю, с чего начать. Это напоминает следующее: «Здравствуйте, меня зовут Флинт, и я патологический придурок, проживший впустую, и теперь хочу обсудить это».

Цокаю от своих мыслей и поднимаюсь со стула. Очень глупо. Мне тридцать лет, а я должен написать о том, что чувствовал в прошлом. Замечаю сигареты и зажигалку Джесс, лежащие на подоконнике. Не задумываясь, закуриваю и наслаждаюсь горечью, такой привычной за последнее время. Мама не поощряла этого, а отец ругал, но именно из-за этого я и курил, чтобы досадить им. Наверное, так делают все дети, когда им что-то запрещают. А сейчас меня даже некому поругать, а я бы так хотел этого. Оправдываться перед ними, стыдится, а потом снова делать всё наперекор им. Даже не понимал, насколько я был тогда богат. У меня было всё. А сейчас только пепел и чистый лист бумаги.

Тушу сигарету и возвращаюсь к столу. Мама и папа. Мне так жаль, что только с потерей, я начал понимать многое. Точнее, когда вернулся на кладбище и испытал боль из-за того, что ничего нельзя изменить. Я был плохим сыном, и эти слова раскаяния ложатся быстро на бумагу, наполняя моё сердце печалью, а глаза туманятся. Мне стыдно за то, что они не могут мной гордиться, когда это было моей целью. Я хотел им доказать, что я оправдаю их надежды, а потом эти мысли стёрлись из-за других желаний. Низких. И первой моей ошибкой был отъезд из Саванны. Я сбежал от тех, кого любил где-то глубоко. Забыл о том, что именно их любил, променяв на Коллин.

Коллин. Она хоть представляет, насколько мне было больно помогать ей? Нет. Она даже не думала обо мне, только о своём парне и будущем, используя меня. А я из-за неё игнорировал звонки Зои, ругался с ней в те редкие моменты, когда был пьян и нечаянно отвечал. Да, я тоже был ужасен в то время, легко позабыв обо всём, и утаивал истинные причины моего поведения. Возможно, если бы я остановился и подумал, то многое бы заметил. К примеру, наигранную любовь Гейл. Это было особое время, когда я считал, что нашёл в этой девушке всё, что мне было необходимо. Я планировал многое с ней, работал для неё, и это было второй моей ошибкой. Может быть, она тоже видела во мне другого мужчину, не того, кем я был с ней. Вероятно, я не желал понимать, что мы не подходим друг другу, а был поглощён её положением в обществе и использовал его. Ведь её семья была богата, имела определённый вес в тех кругах, где я нашёл своих будущих заказчиков. Была ли измена настолько болезненна? И да, и нет. Я был обижен, зол и готов был разорвать её за предательство. А если она любила? Если она сама не понимала себя, как это происходит со мной сейчас? Если она боролась с собой, как я со своими чувствами к Джесс в самом начале? Могу ли я винить её сейчас? Нет. И первый раз за эти годы я счастлив за неё, что она сейчас любимая жена и мама. Ведь и я предал её, быстро и легко согласившись обменять свои мнимые чувства на деньги, которые пообещал мне её отец. Точнее, расширение, но всё же деньги. Я продал себя, но с Джесс никогда бы не согласился отпустить боль из своего сердца. Глупец, искавший не то, что следовало. И я тоже виновен.

Мои друзья, которых я собрал вокруг себя, были ширмой для красивой жизни. Именно так представлялось мне: громкие вечеринки, холостяки, женщины, смех друг над другом, жизнь, полная беззаботного веселья. Всё так и было до тех пор, пока они не показали мне, что их хорошее отношение к себе я снова выдумал. Я был шутом, который есть в любой компании. За мой счёт они развлекались и не скрывали этого, а я был глуп и глух. Господи, насколько надо быть идиотом, чтобы довериться незнакомым людям, забыв о том, что доверять необходимо только родным? Нет никого ближе, они всегда искренни и никогда бы не позволили мне жениться на шлюхе. Но и в этот период жизни я не думал ни о ком, кроме самого себя. Памела даже не знала, что у меня есть сестра. Я говорил ей, что сирота. Сирота! Какой же подонок. Возможно, именно по этой причине она увидела во мне свою игрушку. Я позволил ей это, устав от юных тел и глупых разговоров. Мне хотелось чего-то серьёзного. Вновь поверил. Она коварно отплатила мне за отказ. И я это заслужил. Мне следовало узнать о ней больше, чем верхушки сливок, которые она мне скармливала. Но и я превратился в другого человека, жадного и бездушного. Ведь именно это позволило мне издеваться над Эйми. А она была открыта для меня, ласкова, но я извращённо наблюдал за тем, что она сделает, когда узнает о том, что я полный и законченный подонок, питающийся падалью и ползающий среди тухлого аромата. Меня не волновали её чувства, даже слёзы не трогали, и мне так жаль, что ей встретился я. Она заслужила большего, чем два года разрушенного сердца. Именно с ней я показал себя с самой жуткой стороны. Словно гиена, наслаждался её мучениями и за её счёт обманывал других. Для всех я стал примером, ведь у каждого должна быть жена и любовница. Именно такое определение для моего окружения имело словосочетание «настоящий мужчина». Мне жаль, что они не знают правильной расшифровки этого понятия. Я уподобился им, пал ещё ниже, чтобы захлебнуться в том, что сотворил сам. И нет, я недостоин милосердия. Я сполна глотнул ядрёного напитка из жадности, жестокости, эгоизма, высокомерия, бессердечия, распутства и тщеславия. Этот вид опьянения разорвал меня изнутри, не оставив ничего, кроме жалости к себе. И сейчас мне гадко, потому что более нет желания опровергать обвинения, я признан виновным, и отмотав срок, вернулся домой, чтобы начать жить с чистого листа. Я оставлю его пустым, ведь теперь мне только предстоит увидеть того мужчину, который сейчас, под властью воспоминаний, исписал всю бумагу, которую мне дала Джесс. Я сделал это и осознал самую важную вещь, которую упустил. Я жил не в раю, а в аду, у меня было тюремное заключение, в которое я отправился добровольно. И также я сумею выбраться из него, оставив это существо в клетке, которое нельзя назвать человеком. Себя прошлого, выдуманного, купленного за бумажки. Это точка в судебном разбирательстве, которое я провёл сам над собой. И это самое честное, что я сделал за всю свою жизнь.

Тихо подхожу к кухне и облокачиваюсь о стену, наслаждаясь присутствием Джесс, сидящей за столом и читающей какой-то журнал.

Это очень естественно, и я с лёгкостью могу сейчас представить себя, крутящимся на кухне, целующего девушку, собирающую наших детей в школу. Да, именно такие картинки были у меня в самом начале моего пути. Но самое интересное, что до этого момента, пока не сбросил с себя ношу прошлого, я никогда не мог разглядеть лица женщины, которую обнимаю и желаю ей хорошего дня. Хотя точно помню эти сны. И в эту минуту на меня словно прозрение находит, ведь Джесс идеально вписалась бы в мою фантазию.

– Привет, Флинт.

Моргая, концентрирую взгляд на девушке, отложившей журнал, и картинки сменяются настоящим.

– Здравствуй, конфетка, – слабо улыбаясь, отталкиваюсь от стены и подхожу к столу. Её взгляд напряжён, она ожидает от меня признания её правоты, но не для того, чтобы бросить с превосходством, как это бывает: «Я ведь говорила». Она волнуется за меня.

– Я заказала пиццу. «Маргариту» и «Мясную». Она ещё горячая, вдруг ты проголодался. Сейчас уже три часа дня, – Джесс указывает рукой на коробки.