– У нас ещё осталось несколько писем, и нам лучше бы закончить с этим сегодня, чтобы завтра ты ощутил то, что я тебе обещала, – Джесс выпутывается из моих рук и подскакивает к шарикам.

Можно быть скептиком сколько угодно, но когда сердце начинает биться в другом ритме, облегчённом, то желаешь услышать всю красоту, которую сулит подарить освобождение. И кто бы мог подумать, что обида, боль, ошибки, вина, извинения, мысли, жалящие изнутри самые уязвлённые места, мы сами запираем их в клетку, и они живут в нас. Это похоже на зоопарк, в который ты приходишь в моменты слабости, выбираешь животное и открываешь дверь, позволяя или укусить тебя, или же разодрать острыми когтями. У тебя появляется возможность свалить всё на этого зверя, хищника, которого ты лишь хотел приласкать. Никто не винит тебя в этом, списывая на нормальную человеческую реакцию, наоборот, они жалеют, а ты добивался именно этого. И вроде бы все эти звери заперты, и никому не догадаться о том, что ты живодёр, мазохист и изверг в одном лице. И твоя цель – ты сам, чтобы была возможность оправдать себя. Именно так выглядит та ловушка, в которую я поймал себя. Мне страшно было отпустить прошлое, потому что тогда бы у меня не осталось бы ни одной маленькой соломинки, чтобы зацепиться и обвинить в своём истязании других. Но сегодня мне повезло, ведь у меня есть Джесс, наделённая невероятной силой, красивым звуком сердца, добротой и отзывчивостью, и она заметила меня. Она помнила меня другого и верила в него. Мужчине не нужно много, а лишь человек, ради которого он готов отказаться от оборонительных ворот, скрывающих его настоящее обличие, чтобы показать себя. Нет, это может быть не так обворожительно, как думают другие. Нет, здесь ничего сказочного не существует. Просто мужчина открывается только одной. Открывается полностью. Разумом. Сердцем. Душой.

– И последний, – Джесс поднимает воздушный шарик, но я накрываю её руку своей. Она удивлённо поднимает голову.

– Нет, этот я бы хотел оставить.

В её глазах мелькает непонимание, даже ревность, которую она моментально пытается спрятать, и остаётся последнее недовольство.

– Хорошо. Как знаешь, – девушка вырывает свою руку и начинает резкими движениями бросать шарики обратно в пакет. Это меня веселит, радует и ослепляет от счастья, что теперь я полностью свободен от прошлого, чтобы сделать следующий шаг.

– Это твоё дело. Не моё. Да, как знаешь, Флинт, – моё имя она шипит, словно анаконда, готовая придушить.

– Я могу показать тебе его, – дразню, играю и с наслаждением упиваюсь неподдельными и искренними эмоциями в её быстро брошенном на меня взгляде.

– Мне неинтересно, – фыркает она.

– Жаль, потому что этого человека ты знаешь, – от моих слов её руки замедляются, и она бросает последний шарик в пакет.

– Это женщина. Она особая для меня.

– Ты издеваешься? – Возмущается Джесс и ударяет меня ладонью по плечу.

– Да, – хохоча, уворачиваясь от следующего удара, обхватываю девушку за талию и опрокидываю на спину.

– А ну слезь! Слезь с меня…

– Это ты.

Джесс замирает, как и её попытки освободиться.

– Что?

– Не будешь драться?

– Посмотрим. Ты… ты сказал, что написал письмо мне. Мне? – Отталкивает меня и садится, а я киваю и протягиваю ей оставшуюся бумагу.

Она вырывает её и бегает глазами по ней, поднимает на меня голову и то открывает, то закрывает рот, а затем поджимает губы.

– Там ничего нет, – Джесс указывает на лист.

– Верно. Только твоё имя, – подтверждаю я.

– И что это должно значить?

– А то, что мне не хватит одного листа, чтобы написать тебе о том, насколько ты изменила моё мировоззрение. Мне не хватит места на этой бумаге, чтобы рассказать тебе о том, как ты важна для меня, и насколько я сожалею о многом. Моё «прости» следует написать миллион раз, и я мог бы это всё сделать, отпустить к небесам, но есть небольшая загвоздка, – делаю паузу.

– Какая?

– Я не хочу отпускать ни одного воспоминания, связанного с тобой. Не желаю забывать больше ничего из того, что по своей глупости упустил. Я хочу оставить себе твой образ, твой смех, твои поцелуи. Тебя. И у меня есть достаточно времени, чтобы снова и снова доказывать тебе, как глубоко я раскаиваюсь. Мне не нужно письмо, потому что я хочу сказать всё тебе прямо в глаза. И первое, это благодарность. За всё, буквально за всё. За то, что ты показала мне, где есть место для меня, и кому я, действительно, был дорог. За то, что кричала на меня, обзывала и стыдила за моё ужасное отношение к моей семье. За то, что не испугалась слабости и бесчеловечности, живущей во мне. За то, что настолько страстная и нежная, сводящая меня с ума. Но я, ни капли не сожалению о том, что между нами нечто большее, чем просто косвенная, родственная связь через Скота. Сейчас я немного потерян и пока не привык к тому, что могу дышать полной грудью, скорее всего, не в силах высказать всё, что накопилось внутри к тебе. Поэтому я ничего не писал. И главная причина в том, что я хочу оживить свои эмоции словами, которые подарю только тебе. Но у меня есть вопрос: будешь ли ты ждать моих слов? Будешь ли ты так же терпима ко мне?

– Я…я…да, конечно, буду ждать, – Джесс улыбается и передаёт мне лист обратно.

– Мне не нужен…

– Возьми, когда-нибудь он понадобиться тебе, и ты вспомнишь об этом моменте. Используй его, – она вкладывает бумагу со своим именем, а во мне нет желания искать причины на это, потому что я его порву.

– Теперь иди в дом и поешь, а то схлопочем солнечный удар. Я пока отнесу баллон в пристройку, от греха подальше, – Джесс поднимается и подхватывает свои удивительные вещи, сумевшие помочь мне улыбаться ещё шире и так искренне.

Пихаю бумагу в задний карман джинсов и направляюсь в дом. Сейчас я готов позавтракать, пообедать и поужинать. Чертовски голоден. Кладу в рот остывшую пиццу и запиваю водой из оставленного на столе бокала Джесс.

– Мне нужно в мастерскую, посмотрю, что ты там сделал… – девушка входит на кухню и направляется дальше.

– Подожди, – останавливаю её, быстрее пережёвывая пищу и вспоминая о том, что сотворил вчера.

– Ты можешь сейчас кричать и ругаться, конфетка, но я заказал трёх уборщиц, и они уже работают там. Вчера оставил ключи и завтра заберу их утром. Мне плевать на то, что ты не хочешь принимать от меня финансовой помощи, но я не позволю тебе сдохнуть от жары и вони, – твёрдо произношу и приподнимаю подбородок, готовый к нападению.

То ли длительное пребывание на солнце, то ли что-то ещё влияет на Джесс, улыбающейся мне.

– Хорошо, Флинт. Раз ты так решил, значит, будет именно так. Спасибо. Я ненавижу мыть полы, – она кривится, а я глотаю смешок.

– И никакого возмущения? – Интересуюсь я.

– Нет, никакого. Выходит, у меня есть время принять душ и подготовиться к работе. Я выезжаю через два часа. Хочешь со мной?