– Третий класс вон там, впереди, – подсказал носильщик, подбегая к вагону, чтобы проследить за погрузкой почты.

Тигрица двинулась дальше и прошла мимо мистера Квеста так близко, что тот услышал, как она ругается на неучтивость швейцара. Напротив было купе третьего класса, и она вошла в него. Это был один из тех вагонов, которые до сих пор можно нередко увидеть на провинциальных железнодорожных линиях. В таких вагонах перегородки не доходят до потолка, а сами они часто освещаются из рук вон плохо. Вот и в этом вагоне лампа, которая должна была освещать половину вагона, не горела или уже погасла. По всей длине купе не было ни души.

Как только его жена вошла, мистер Квест увидел для себя шанс. Подойдя к темному вагону, он открыл дверь, а затем закрыл ее как можно тише и уселся в темноте. Локомотив свистнул, раздался крик «полный вперед», и состав пришел в движение.

Вскоре он увидел, как женщина встала в своем купе и через перегородку посмотрела на темный вагон.

– Ни единой души, – услышал он ее бормотание, – и все же у меня такое чувство, как будто этот дьявол Билли ползет за мной. Тьфу! Должно быть, это все нервы. Я как сейчас вижу взгляд, каким он посмотрел на меня.

Через несколько минут поезд остановился на следующей станции, но никто не вошел, и состав вскоре снова покатил дальше.

– Есть пассажиры до Эффри? – крикнул проводник. Ответа не последовало. Если они не остановятся в Эффри, то остановок не будет в течение сорока минут. Наступил его момент. Квест немного подождал, когда состав наберет скорость. Железнодорожные рельсы здесь проходили через болотистую местность, более или менее осушенную плотинами и реками, но все равно дикую и довольно пустынную. Над этой огромной равниной яростно бушевала буря, заглушая даже стук колес поезда.

Он бесшумно встал и вошел в купе, в котором находилась Тигрица. Она сидела в углу, откинув голову назад, и слабый свет лампы падал ей на лицо. Глаза ее были закрыты. Она спала.

Квест скользнул вдоль сиденья, пока не оказался напротив нее, где замер, глядя на жестокое, испитое лицо, несшее на себе печать алкоголя, румян и многих лет злобных мыслей и порочной жизни, и вздрогнул. Перед ним был его злой гений, существо, гнавшее его от греха к греху и, наконец, уничтожившее его. Если бы не она, он был бы приличным, уважаемым человеком, а не тем, кем он был сейчас, лжецом и покрывшим себя позором изгоем. В эти несколько секунд созерцания перед его внутренним взором промелькнула вся его жизнь – все эти долгие, утомительные годы борьбы, преступлений и обмана. И это был конец, и перед ним сидела причина конца. Нет, ей не уйти от него. Он отомстит ей. Перед ним не было ничего, кроме смерти, так пусть же умрет и она.

Он стиснул зубы, вытащил из кармана револьвер, взвел курок и поднес его к ее груди.

Что не так с его револьвером? Раньше он не замечал, что тот такой тяжелый. Нет, дело не в этом. Он просто не мог этого сделать. Он не мог застрелить спящую женщину, пусть даже дьяволицу. Он не мог убить ее во сне. Его природа восставала против этого.

Он положил револьвер на колено, и в этот момент она открыла глаза. В первый миг он увидел в них удивление, тотчас переросшее в дикий ужас. Ее лицо окаменело, как у мертвеца, рот открылся в крике, но крика не было. Она лишь мотнула головой, указывая на револьвер.

– Только пикни, и ты мертва, – свирепо прошипел Квест. – Впрочем, какая разница, – добавил он, вспомнив, что в ревевшей за окнами буре, чтобы быть услышанным, крик должен быть поистине громким.

– Что ты собрался сделать? – наконец прошептала она. – Что ты собрался сделать с этим револьвером? И откуда ты взялся?

– Я взялся из ночи, – ответил он, поднимая оружие, – из ночи, в которую ты уйдешь.

– Ты собрался убить меня? – она застонала, приближая к нему свое ужасное лицо. – Я не хочу умирать. Я боюсь смерти. Это будет больно, я же была такой гадкой. Ты ведь не убьешь меня?

– Да, я тебя убью, – ответил он. – Я сказал тебе несколько месяцев назад, что убью тебя, если ты посмеешь приставать ко мне. Теперь ты погубила меня, и мне ничего не осталось, кроме смерти, значит, умрешь и ты, злодейка.

– О нет! Нет! Нет! Только не это! Я была пьяна и не понимала, что делаю… этот человек привел меня туда, а у меня забрали все мои вещи, и я голодала… – И она безумным взглядом обвела пустой вагон в надежде обнаружить помощь, но, увы, кроме них там никого не было. Она была одна, наедине со своей судьбой.

Она соскользнула на пол вагона и обняла его колени. Корчась от ужаса на полу, она хриплым голосом молила его о пощаде.

– Ты ведь когда-то целовал меня, – прошептала она. – Ты не можешь убить женщину, которую целовал много лет назад. О, пощади, пощади меня!

Он стиснул зубы и приставил дуло пистолета к ее голове. Тигрица вздрогнула, и он услышал, как стучат ее зубы.

Он не мог этого сделать. Он должен отпустить ее, бросить на произвол судьбы. В конце концов, больше, чем она навредила ему, она уже не навредит, а до того, как завтра вечером сядет солнце, он будет уже далеко. Рука с револьвером опустилась, и он с ненавистью, смешанной с чем-то вроде жалости, посмотрел вниз, на жалкую змею в человеческом обличье, что извивалась у его ног.

Она поймала его взгляд, и ее чувства, обостренные неминуемой гибелью, уловили смену его настроения. По крайней мере, на этот миг он смягчился. И пока он колеблется, она может справиться с ним – он никогда не был сильным человеком! Но револьвер…

Медленно, продолжая стонать и умолять, она поднялась на ноги.

– Да, – сказал он, – молчи, пока я думаю, стоит ли пощадить тебя, – и он наполовину отвернулся от нее. На мгновение ничего не было слышно, кроме завывания ветра и стука колес.

Это был ее шанс. Вся ее природная свирепость стократно усилилась внутри нее, подпитываемая инстинктом самосохранения. Внезапным ударом она выбила револьвер из его руки, и тот упал на пол вагона. В следующий миг с диким воплем она, словно дикая кошка, набросилась на Квеста, пытаясь схватить его за горло. Нападение было столь внезапным, что ее длинные худые руки впились ему в горло прежде, чем он понял, что произошло. Он схватил ее за талию, но она потащила его назад, на себя. Будучи тяжелее из них двоих, она тащила его, пока они, наконец, не врезались в дверь вагона.

И та открылась! О Боже, изношенная защелка не выдержала! С воплем отчаяния они вместе вылетели в ночь, в свирепствующую бурю, и вместе, пролетев шестьдесят футов, упали в черную реку внизу. И вместе погрузились в водные глубины, в бездну смерти. Поезд между тем летел дальше, дул сильный ветер, и ночь была такой же, как раньше. Но там, в черной воде, хотя в ее пучинах не было ни единой звезды, которая бы увидела их, там, переплетясь в смерти, как когда-то их судьбы переплелись в жизни, по-прежнему глядя друг на друга остекленевшими глазами, полными ненависти и ужаса, два тела перекатывались снова и снова, пока безмолвно мчались к морю.

Прошло десять дней. Трагедия эхом прокатилась по всей стране. Были написаны бесчисленные статьи и абзацы в бесчисленных статьях, и на их основе были построены бесчисленные теории. Но эхо уже начало угасать. Оба актера этого страшного события были мертвы, и не предвиделось никакого суда, способного поддержать угасающий интерес публики.