Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поразмыслив, он повернулся и обошел дом, чтобы войти через сад. Шторы на французских окнах были задернуты, но вечер был сырым и ветреным, и сквозняк иногда поднимал край одной из них. Он словно вор подкрался к своему окну и заглянул внутрь. Гостиная была освещена, и в низком кресле у камина сидела Белль. Как обычно, она была во всем черном, и для мистера Квеста, который любил ее и знал, что он пришел попрощаться с ней, в эти мгновения она казалась ему еще красивее, чем когда-либо прежде.
На коленях у нее лежала открытая книга. Квест не без удивления заметил, что это Библия. Но она не читала ее. Опершись на руку подбородком с симпатичной ямочкой, она горящим взором смотрела перед собой, и даже оттуда, где он стоял, ему показалось, что он видит в них слезы. Она ничего не слышала. Он был уверен в этом по выражению ее лица. Она думала о своих собственных скорбях, а не о его позоре. Да, он войдет.
Мистер Квест вошел в дом через боковую дверь и, сняв шляпу и пальто, прошел в гостиную. До поезда у него оставалось еще полчаса.
– Почему ты такой бледный? – спросила Белль, подняв глаза.
– У меня был трудный день, – ответил он. – А что делала ты?
– Ничего особенного.
– Читала Библию, как я вижу.
– Откуда ты это знаешь? – спросила она, слегка покраснев, потому что, услышав, что он входит, она прикрыла книгу газетой. – Да, я читала Библию. Разве ты не знаешь, что, когда все остальное в жизни предает их, женщины обычно обращаются к религии?
– Или к спиртному, – добавил он, с оттенком застарелой горечи. – Ты видела мистера Косси в последнее время?
– Нет. Почему ты спрашиваешь об этом? Мне казалось, что мы договорились не касаться этой темы.
На самом деле, этой темы не касались с того момента, когда Эдвард покинул их дом.
– Ты знаешь, что мисс де ла Молль не выйдет за него замуж?
– Да, я знаю. Она не выйдет за него замуж, потому что ты заставил его отдать тебе закладные.
– За что ты должна сказать мне «спасибо». Разве ты не довольна?
– Мне теперь все равно. Я устала от страсти, греха и неудач. Так что мне теперь все безразлично.
– Похоже, мы оба достигли одной и той же цели, но разными путями.
– Ты? – произнесла она, поднимая глаза. – Во всяком случае, ты не устал от денег, иначе бы ты не поступил так, чтобы их получить.
– Я никогда не был жаден до денег ради них самих, – сказал Квест. – Я хотел их, чтобы быть богатым и, следовательно, уважаемым в обществе.
– И ты считаешь, что для этого все средства хороши?
– Да, я так и думал. Но больше я так не думаю.
– Сегодня вечером я плохо тебя понимаю, Уильям. Мне пора идти переодеться к ужину.
– Погоди. Я уйду через минуту.
– Уйдешь? Куда?
– Хочу сегодня вечером съездить в Лондон по одному делу.
– Вот как? А когда ты вернешься?
– Я пока не знаю, может, завтра. Кстати, Белль, – продолжил он, и его голос слегка дрогнул. – Скажи, ты всегда будешь думать обо мне так же плохо, как сейчас?
– Я? – растерялась она. – Кто я такая, чтобы судить тебя? Даже если ты плох, я еще хуже.
– Возможно, для нас обоих есть оправдания, – сказал он. – Возможно, в конце концов, такой вещи, как свободная воля, не существует и мы лишь пешки, движимые на шахматной доске высшей силой. Кто знает? Но я больше не буду тебя задерживать. До свидания, Белль.
– Да.
– Можно поцеловать тебя, прежде чем я уйду?
Она удивленно посмотрела на него. Ее первым побуждением было отказать. Он не целовал ее годами. Но что-то в его лице тронуло ее. Это всегда было утонченное, меланхоличное лицо, но этим вечером оно показалось ей почти неземным.
– Да, Уильям, если хочешь, – сказала она, – но мне непонятно, почему.
– Пусть мертвые хоронят своих мертвых, – туманно ответил он и, наклонившись, обнял ее нежную талию и, притянув к себе, поцеловал нежно, но без страсти, в лоб. – Спокойной ночи, – сказал он. – Наверно, я был не слишком хорошим мужем тебе. Спокойной ночи, – повторил он и ушел.
Придя в свою комнату, он на несколько мгновений бросился лицом вниз на кровать, и по судорожным содроганиям его спины сторонний наблюдатель почти наверняка решил бы, что он рыдает. Когда же он встал, на его лице не было ни слез, ни нежности. Напротив, лицо было суровым и хмурым, как у человека, замыслившего нечто ужасное. Подойдя к ящику стола, он отомкнул его и вынул небольшой револьвер Кольта. Тот был заряжен, но он извлек патроны и заменил новыми из жестяной коробки. Затем Квест спустился вниз, надел просторный плащ с высоким воротником и мягкую фетровую шляпу, поля которой он отвернул вниз, на лицо, положил револьвер в карман плаща и вышел из дома.
Вечер был ужасный. Дул сильный ветер, и между его порывами дождь шел сплошной стеной мелких брызг. На улицах было пусто, что не удивительно в такую погоду. Мистер Квест добрался до станции, не встретив ни единой живой души. Возле круга света, отбрасываемого фонарем над дверным проемом, он остановился и поискал глазами клерка Джонса. Вскоре он увидел, что тот расхаживает взад-вперед под навесом и, подойдя, коснулся его плеча.
Джонс испуганно обернулся.
– Ты купил билет, Джонс? – спросил Квест.
– Господи, сэр, – сказал Джонс, – я не узнал вас в этом наряде. Да, вот он.
– Женщина все еще там?
– Да, сэр, она взяла билет третьего класса до Лондона. Она как будто с цепи сорвалась, потому что ей не продали в буфете алкоголь. Кричала и визжала пока ей, в конце концов, не налили бренди. Выпив, она начала рассказывать буфетчице всевозможные истории о вас, сэр, заявила, что возвращается в Лондон, потому что боится, что если останется здесь, то вы ее убьете, и что вы ее законный муж, и она подаст на вас в суд, и я не знаю, что еще. Я сидел и слышал все это своими ушами.
– Понятно. Впрочем, чему удивляться? – сказал мистер Квест, с натужным смешком. – Она обычная воровка и даже хуже, вот кто она такая, и к этому времени завтра я надеюсь увидеть ее за решеткой. А вот и поезд. Спокойной ночи, Джонс. Я как-нибудь справлюсь сам.
«Что же он решил сделать? – подумал Джонс, глядя, что его хозяин проскользнул на платформу через калитку, а не прошел через кассу. – Ну да ладно, в любом случае у меня в кармане четыре фунта, а остальное – не мое дело». – И Джонс отправился домой пить чай.
Тем временем мистер Квест стоял на мокрой, пустынной платформе подальше от фонарей, глядя на белые огни приближающегося поезда, несущегося сквозь бурю и ночь. Вскоре состав остановился. Никто из пассажиров не вышел.
– Эй, мэм, глядите в оба, если вы едете, – воскликнул швейцар, когда женщина по имени Эдит вышла из буфета.