— Чего-то я не въеду, зачем ты мне засираешь мозги?! — сказал он, угрюмо и враждебно глядя в напряженное лицо собеседника. — Только не пытайся меня убедить, что, фабрикуя против меня дело, ты поступал честно и благородно. Я никогда не поверю, что десять лет из моей жизни ты вычеркнул ради каких-то бредовых идей?

— Я действовал так, как мне было приказано. Следствие, допросы, суд, приговор… Ты должен был быть публично осужден на большой срок и ехать отбывать наказание в лагерь строгого режима. Все жители Оренбурга должны были быть уверены в том, что ты понес заслуженное наказание. Особенно должен был поверить один человек, из-за которого и разрабатывалась эта чертова комедия.

— Если ты еще раз вякнешь, что я «наказан заслуженно», то пеняй на себя, сука! — закричал в ярости Степан. — Ты не выползешь живым из этого кабинета, понял? Из нас двоих здесь присутствующих ты один заслуживаешь сурового наказания за свои подленькие делишки. Усек, курва?

— Ну хорошо, успокойся и слушай, — улыбнулся Горовой. — Ты же хочешь знать, для чего разыграна комедия с твоим нелепым обвинением и осуждением?

— И это ты называешь комедией? — закричал возмущенно Калачев, вскакивая со стула. — Ты упек меня за решетку, чтобы повеселить кого-то? Ты растоптал мою жизнь ради…

— Заткнись, сядь и слушай! — рявкнул Горовой, тоже вставая со стула и уперев кулаки в поверхность стола. — Ты торчишь здесь в тайге, когда сотни тысяч наших граждан геройски гибнут на войне! Ты сыт, обут, одет, исправно выполняешь норму… А они там сражаются с врагом и не считают свои жизни загубленными напрасно! А сколько таких, как ты, мрут с голодухи в лагерях ГУЛАГа? Ты не считал? Их никто не считал! И многие осуждены невинно!

— Так мне что, спасибо сказать за свою «райскую жизнь» в тылу? — заорал в ответ Степан раздраженно. — Да я, если хочешь знать, несколько раз писал заявление, чтобы на фронт отправили хоть в штрафники. Я на все был согласен, чтобы смыть с себя даже кровью навешенный тобою ярлык «врага народа»! Я готов был умереть там, в окопах, за свою страну, но…

— Я знаю о твоих просьбах, — перебил спокойно Горовой, усаживаясь на стул. — Это руководство НКВД повлияло на отказ в твоих прошениях. Ты был и есть офицер НКВД, и твоя служба Родине нужна здесь, а не на передовых позициях воюющей с врагом Красной армии.

— И ты называешь десять лет позорной отсидки в тайге «службой Родине»?! — расхохотался Степан, дико вращая глазами. — Что-то я не вижу новеньких погон на своих плечах со звездами майора!

Полковник занервничал. По его побледневшему лицу было заметно, что он выведен из себя упреками Калачева. Дрожащей рукой он выхватил из кармана кителя пакет и швырнул его на стол.

— Вижу, вдалбливать в твою голову прописные истины бесполезно, — сказал он, потянувшись к пачке за папиросой. — Почитай-ка вот эти документы, Степа… Думаю, они избавят меня от дальнейшей мороки убеждать тебя в том, во что ты отказываешься верить.

Степан замолчал. Он стоял перед столом, опустив руки и не моргая смотрел на пакет. Лицо его побагровело, он шумно дышал.

— Ну, читай, чего пялишься? — ухмыльнулся Горовой после глубокой затяжки. — Не веришь мне — поверь бумагам. Думаю, они вразумят тебя и объяснят, кто ты есть! Надеюсь, читать ты еще не разучился?

Восприняв его слова как команду к действиям, Степан схватил со стола пакет, вынул из него бумаги и углубился в чтение. Поглядывая на него, Горовой курил и барабанил пальцами по поверхности стола.

Зависшая в кабинете тишина длилась более получаса. Калачев внимательно изучал документы. Его лицо, шею, спину покрыла испарина, хотя в кабинете было довольно прохладно. Наконец, перечитав по два-три раза каждый лист, он бережно отложил бумаги в сторону, набил трубку самосадом и закурил.

Первым нарушил молчание полковник:

— Что, прозрел, Фома неверующий?

— Это что, очередная комедия или злая шутка? — спросил тихо Степан, едва шевеля пересохшими губами.

— Нет, это действительность, Степа. Так что принимай ее таковой, какая она есть.

— Действительность? А почему я должен ей доверять?

— Доверяй тому, что в документах написано, — охотно пояснил Горовой, видя, что дело сдвинулось с мертвой точки и пошло на лад.

— Но если документы не фальшивые, то я действительно майор НКВД.

— Самый настоящий.

— А ордена? Откуда запись об орденах в документах? Разве я заслужил их?

— А что, разве нет? Отсидка, пусть даже на поселении, для тебя не наказание, а поступок, достойный отличия на войне.

— И что теперь? Так как я реабилитирован, могу вернуться в Оренбург и продолжить службу?

— А теперь я вынужден ответить «нет», — возразил полковник. — Настало твое время действовать, Степа. Будь все так просто, я бы не приехал из Москвы сюда, в лесные дебри, а вызвал бы тебя туда. Но вся тонкость операции в том и заключается, что действовать ты начнешь именно отсюда.

— И что, прямо сейчас?

— Так точно, майор Калачев, немедленно! Но для начала иди в барак и отдохни. О нашей встрече никому ни звука. Для всех я простой интендант.

Разговор между Калачевым и полковником НКВД Дмитрием Горовым продолжился и на следующий день. Степана якобы пригласили на «совещание» в кабинет коменданта Аверкиева, где его уже поджидал Дмитрий Андреевич, разложив на столе продукты для завтрака и заварив чай.

— Давай, давай, проходи, — встретил его с улыбкой полковник и указал на стол. — За завтраком все и обсудим, что как есть и что еще предстоит сделать.

Степан недоверчиво покосился на Горового и, не увидев в кабинете «Хозяина», спросил:

— А Алексей Иванович где? Что с ним случилось?

— Ну вот, приехали, — усмехнулся Дмитрий Андреевич. — Да-а-а, повлияли на тебя долгие годы отсидки. Недоверие к людям развилось сверх всякой меры.

— Себе спасибо скажите, — огрызнулся Степан. — Так где Алексей Иванович? Говори, или я пошел.

— Да здесь он, у себя, — вздохнул, качая головой, Горовой, — в другой комнате сидит. О чем мы говорить будем, ничьих ушей касаться не должно, даже коменданта поселка!

— Все так серьезно?

— А ты как думал? Секретность в нашей работе прежде всего! Зачастую принятые меры предосторожности служат гарантией для спасения многих жизней и обеспечивают успех в любых начинаниях.

Степан сбросил с плеч телогрейку и прошел от порога к столу. Он присел на стул и посмотрел на Горового, который доставал из портфеля бутылку коньяка.

— Будешь? — спросил полковник, глянув на него.

— Нет, — буркнул Степан.

Горовой выпил и закусил, а Калачев даже не притронулся к пище. Он отхлебывал из кружки чай маленькими глоточками и молчал, дожидаясь, когда Дмитрий Андреевич начнет разговор.