— Какие знамёна будут теперь на передовых рубежах? — спросил Азагхал, рассматривая карту с нанесёнными разрушениями. — Ты полагаешь, друг-аманэльда, что мы точно не знаем, где именно расположены передовые рубежи? Твой народ не упрекнёт тебя за то, что, имея в помощниках другую расу, ты в первую очередь рискуешь именно своими собратьями? Я уже говорил, Финвэ Третий, мы, смертные Кхазад, не выбираем, жить нам или нет, но вы — другое дело.

— Жить в мире, где правит Моргот? — усмехнулся Телперавион. — Мы выбрали смерть, король. Либо свою, либо врага. Но мириться с его произволом мы не собираемся! Он нам не владыка!

— Я должен лично убедиться, что на Химринг не было нападения, — вдруг сорвался с места Маэдрос, ринувшись к двери, — что никто не лез из-под земли. Я лично задам вопросы! Кано, остаёшься в лагере, командует в моё отсутствие Телперавион. Хеправион, выезжаем!

Хлопнула дверь. Азагхал поднял глаза от карты.

— Я видел много смертей, — подбирая слова, произнёс белегостский владыка, — одни были глупыми: дети и взрослые дураки лезли в опасные ущелья, в воду, не умея плавать или пьяные, засыпали на холоде, пробовали есть незнакомые ягоды и грибы. Другие — бессмысленными, когда, влезая в долги, не могли расплатиться и вместо того, чтобы идти работать, бросались в пропасть. Третьи — от старости, когда становились немощными, бесполезными, больными, обузой для родни, которая врёт, что ты всё такой же умный и любимый, а сами устали от твоего присутствия рядом. Были и другие ситуации, не хочу упоминать, однако есть возможность выбора: пасть в бою, уничтожая врага. Вот это почётно. Ты ещё в силах, значит, не обуза близким, тебя запомнят героем, а не пьяницей и бездельником. Поэтому я здесь, и со мной придут те, кто рассуждает так же. Теперь я король, и смогу собрать огромное войско! А заодно прекращу бессмысленную резню на Нароге. Ни один гном больше не погибнет в этих проклятых пещерах!

— Выпьем за это, — поднял тост Макалаурэ.

Карнифинвэ взглянул на бордовое вино, память нарисовала пролитую на камни кровь, сочащуюся из ран, окрашивающую алым руки и одежду того, кто пытается помочь. Принц вновь, как и во время боя, почувствовал, словно вытекающая из разорванной плоти жизнь впитывается в него, и никогда уже нельзя будет смыть эти красные разводы, как ни старайся.

— Мы не можем решить, как быть с оборонными сооружениями на Ард-Гален, — поставив на стол кубок, развернул прежний план застройки Телперавион. — Владыка Азагхал, твоя помощь будет неоценима.

— Ты абсолютно прав, друг мой, — нараспев произнёс менестрель и, улыбаясь, закрыл ставни на окнах.

Воздух в переговорной замер, посторонние звуки стихли. Стало гораздо теплее и спокойнее.

***

Взвившиеся выше серых облаков ало-звёздные флаги на башнях колыхались на ветру. Тяжёлая ткань плохо поддавалась ураганным порывам, словно нехотя повинусь слишком могучей стихии. Химринг разрастался, и к главному знамени прибавлялись новые и новые полотна, порой отличавшиеся оттенком, размером и формой, но все, как одно, прославлявшие род величайшего из Нолдор — Феанаро Куруфинвэ. Глядя на венчающую гору твердыню, вырастающую из скалы, невозможно было произнести слов «обездоленные проклятые изгнанники», даже если очень хотелось.

Величавое спокойствие, царившее в крепости, оживляло веселье на улицах и площадях, под небом и в теле горы. Город жил и радовался, встречая каждый новый день песнями и надеждой на будущее. Ощущение собственной мощи придавало уверенности и дарило счастливые улыбки: мы сможем защитить не только себя, но и других!

Тяжёлые расшитые шторы по бокам окон лениво отвечали порывам ветра, теперь даже прозрачное стекло не отгораживало комнату от улицы, чтобы не приглушать доносившиеся звуки.

Туивьель ступила через порог в спальню, куда, наконец, через слишком долгое время после прибытия в Химринг, пришёл любимый. Он выглядел чужим и потерянным, столь дорогое для эльфийки единство душ словно куда-то пропало, истаяло, исчезло мартовским снегом. Подойти и просто обнять того, чьи тайны столь бережно хранила, чья искренность и доверие были ценнее всего на свете, не хватало сил — останавливал страх.

Но почему? Как же так?

Маэдрос сидел у окна, как часто бывало раньше, ветер трепал его посеревшие красно-каштановые волосы, в полумраке казавшиеся совсем тёмными. Он молчал и не двигался, словно вместо живого эльфа в комнату принесли очень реалистичную скульптуру, от которой не исходило ни эмоций, ни чувств.

Стало ещё страшнее, Туивьель показалось, что даже в детстве, живя в опасном лесу, не боялась так сильно, и когда погибли почти все мужчины семьи, потеря ощущалась иначе: было больно, горько, пустота в сердце лишала сил и желания жить, накатывало безразличие к собственной судьбе, но не страх.

Что же теперь? Как заставить себя сказать хоть слово? Как шагнуть вперёд? Это ведь делалось сотни раз! Что мешает сейчас?

Зажмурившись и бесшумно глубоко вдохнув, Туивьель вспомнила мёртвые фиолетовые глаза монстрицы, подумала о том, что так и не узнала, какую роль в жизни Легенды сыграла эта тварь…

Легенды…

Мысленно назвав любимого придуманным для него именем, эльфийка почувствовала прилив сил. Поправив волосы, леди выдохнула и подошла к совершенно чужому Нолдо, которого, казалось, видела впервые в жизни. С трудом подняв потяжелевшую руку, Туивьель осторожно положила ладонь на лоб любимого и медленно провела по волосам в сторону затылка.

Маэдрос, судорожно вздохнув, закрыл глаза, дрогнувшие ресницы заблестели. Химрингская леди продолжила гладить своего лорда по голове, второй рукой ласково обняв его, прижимая ладонь к груди и ощущая, как жизнь и тепло возвращаются в казавшееся мёртвым тело. Больше не было страшно, любимый перестал быть чужим, лишь ощутилась боль и тяжесть, которую невозможно выносить в одиночестве. Живая горячая рука Маэдроса сжала лежавшую на груди ладонь Туивьель, и эльфийка едва не расплакалась от радости, чувствуя, что Легенда снова вернулся к ней. Значит, жизнь продолжается.

Очень хотелось, чтобы всё стало, как тогда, в тот день, запомнившийся особенным, потому что…

Потому что любимый закрыл окно шторами, потому что в тот миг он действительно верил в лучшее. Будет ли так снова? Будет?

Возможно, но только не сейчас.

Феникс 2

Под утро приснился корабль.

Это не был белоснежный лебедь из навек оставшейся в легендах древесины, и даже не