на Зелёной равнине теперь не задавали чёткого направления, хаотично метался средь руин, выл, стонал, бросался на преграды и, разбиваясь о них, с новой силой нёсся, не встречая сопротивления, по заваленным обломками проходам между обугленными стенами, вырываясь за пределы построек и яростно трепля пологи знахараких шатров.

Тех немногих раненых, кого можно было перевезти в каменные здания позади укреплений, отправили в надёжные укрытия при первой же возможности, оставив лёгкие палатки лишь на случай нового нападения и для помощи воинам, которых пока не решались тревожить дорогой, даже короткой.

Совсем рядом кто-то неожиданно громко заплакал, послышались сдержанные проклятья, потом голоса удалились, однако сон растаял, и тело скрутил приступ кашля. От боли в переломанных рёбрах перед глазами замерцали огоньки. Пока мышцы находились в состоянии покоя, и раздробленные рухнувшей стеной конечности не напрягались, снадобья приглушали мучительные ощущения, но проклятый кашель, от которого на подбородок и грудь брызгала кровь, заставлял напрягаться, тревожа искалеченные руки и ноги, оставалось лишь пытаться сдерживать крик и мечтать о том, чтобы кто-нибудь избавил от страданий.

— Этому уже не поможете, — сказал где-то рядом удивительно знакомый голос, — чего вокруг него толпитесь?

С ужасом подумав, что речь о нём самом, давясь кашлем и стоном, Алмарил попытался сморгнуть слезы, чтобы посмотреть на тех, кто рядом. Достать туго перебинтованными руками до лица не получалось, однако показавшееся мучительной вечностью мгновение после пробуждения закончилось, и знахарка, прижимая к глазам и лбу своего подопечного прохладную ткань, поднесла к его носу что-то ароматное, а потом помогла сделать глоток маслянистой пахучей жидкости. Кашель прекратился, и боль немного разжала когти, однако дышать приходилось очень осторожно, и это тоже раздражало, но хотя бы видно окружающих стало лучше.

— Я не безнадёжен, — с трудом проговорил Алмарил, злясь на бегущие из глаз слёзы. Сейчас казалось, что лучше бы вообще не было ни рук, ни ног.

— При прошлой нашей встрече сложилось иное впечатление, — снова сказал знакомый голос, и, с трудом сфокусировав зрение, сын таргелионского нолдорана рассмотрел владыку Белегоста. — Однако сейчас я говорил про твоего умершего соседа. И, знаешь, парень, мне приходилось видеть спасённых из-под завалов в горах. Поверь, большинство из них выглядели хуже, чем ты сейчас, однако выжили и даже почти не хромали впоследствии.

Юному принцу стало стыдно. Облегчающее боль снадобье практически избавило от неприятных ощущений, слёзы перестали катиться по лицу, и Алмарил, сделав над собой усилие, посмотрел в глаза гномьего короля.

— Извини, — тихо, но твёрдо произнёс сын Морифинвэ. — В нашу прошлую встречу я вёл себя хуже безмозглого орка. Прости меня.

Азагхал хмыкнул, сев рядом с заставленным пузырьками столиком.

— Однако, в отличие от безмозглых орков, что были лучше тебя, — взгляд внимательных глаз, смотревших из-под густых бровей, стал испытующим, — ты жив и прослывёшь героем. А их ждёт забвение и посмертное порицание.

— Они не заслуживают большего, — со злостью выпалил Алмарил и снова закашлялся.

— Я зашёл проведать тебя, — примирительно улыбнулся гномий владыка, когда новая порция лекарства подействовала, и эльф смог продолжить беседу, — потому что выдалось время перед советом у твоего дяди. Хотел понять, сильно ли тебя ударило по голове. Рана на виске выглядит несерьёзно, однако, судя по твоим речам…

— Я не шучу, и жара у меня сейчас нет, вроде бы, — серьёзно сказал принц, — мне правда очень стыдно за моё поведение. — Алмарил замолчал и вдруг улыбнулся. — Представляешь, владыка Азагхал, был момент, когда мне казалось, будто последним, что я увижу в жизни, будет морготова тварь с гномьим шлемом на голове. Но потом ящер развернулся, шлем упал, а после и я. Упал. Это было так глупо…

Отпив снадобье, эльф осторожно вздохнул.

— Почему твой брат не с тобой? — неожиданно спросил король Белегоста.

— Он дома, — равнодушно отозвался Алмарил. — Я давно его не видел.

Азагхал задумчиво отвёл глаза.

— Надеюсь, — произнёс он после молчания, — когда поправишься, останешься таким же разумным, как и после удара по голове.

Сын таргелионского нолдорана хотел засмеяться, но было слишком больно, и помешал кашель. Ненавидя свои переломанные рёбра, Алмарил, зажмурившись, задержал дыхание, а когда открыл глаза, рядом сидели только лекари.

Интуиция подсказывала, что Азагхал приходил не просто так, что произошло нечто важное, о чём, возможно сказано вслух не будет, к тому же гномий владыка сильно изменился с прошлой встречи, но думать обо всём этом не осталось сил. Хотелось закрыть глаза и отпустить себя, заплакать, закричать, чтобы кто-нибудь пожалел, только от одной мысли об этом становилось невыносимо стыдно.

— Что ты сидишь? — зло спросил знахарку юный принц, прищуриваясь. — Делай что-нибудь! Сколько я должен вот так валяться?! И почему снадобье горькое? Нечем разбавить? Или не умеешь?

От излитой злобы легче не стало, ощущение стыда только усилилось, однако подобное поведение немного вернуло в привычное прошлое и по крайней мере жалости к себе не осталось ни капли — одно презрение.

Но ведь именно такого отношения и заслуживает воплотившаяся в эльфа месть создателям Арды, не так ли? Значит, всё правильно.

***

Обсудив наедине с Маэдросом всё самое важное сразу после бегства морготового червя, исследуя руины осадного лагеря, Финдекано решил, что на совете ему нет смысла терять время, поэтому отправился к своим воинам, пока не определившись, самому ехать к отцу или отправить кого-то, дав подробные инструкции.

Проезжая мимо знахарских шатров, поставленных прямо на руинах, с тяжёлым сердцем осознавая, почему проще было переместить лекарей к раненым, а не наоборот, Астальдо снова едва не начал мысленно четвертовать самого себя за проигранную битву, однако разговор с Маэдросом, как ни странно, буквально вернул к жизни, и побег монстра теперь воспринимался позором для Моргота, а не для воинов Белерианда.

Стоявшая у палатки светловолосая девушка, о которой говорили, будто она в чём-то провинилась, поэтому и оказалась в опасной близости от Моргота, ласково гладила бинты на руке Сулиона, и Финдекано, почему-то остановив на ней взгляд, замедлил коня. Молодой Авар смотрел на эльфийку с нежностью, с которой всегда любуются хозяйкой своего сердца влюблённые мужчины, а она…

Сын верховного нолдорана невольно сравнил жесты, движения, взгляд и улыбку девы с образами из памяти. Что-то встревожило, вызвало смятение и беспокойство. Что-то неуловимое, непонятное.

Мысль перенеслась обратно из прошлого в настоящее, лошадь пошла быстрее в сторону большого костра.

***

— Вот так и бывает, — говорил Линдиро соратникам, стараясь хотя бы временно отвлечь от мыслей