— Ну что ж, начнем, — вяло предложил Айзенменгер, всем своим видом показывая, что на самом деле он не испытывает никакого желания участвовать в этом процессе.

— И это все, что вы можете сказать? — ошеломленно спросила Елена. — Вы ничего не хотите объяснить?

— Объяснить что? — не понял доктор.

— Где вы были? Вы опоздали почти на сорок минут!

Айзенменгер, похоже, даже не подозревал об этом. Он наконец спустился с небес на землю и бросил взгляд на стенные часы (приобретенное в одном из отелей изысканное устройство с украшениями), но ответ его вряд ли можно было счесть удовлетворительным. Мари эта манера мужа была очень хорошо знакома.

— Мне надо было кое-куда зайти.

— Как прикажете это понимать? — возмутилась Елена, но Джонсон сталкивался с таким поведением Айзенменгера уже не впервые, поэтому он поднялся и произнес:

— Давайте приступим к делу.

Все проследовали друг за другом по коридору в прозекторскую. Их появление вызвало у присутствующих различную реакцию. Уортон явила вновь прибывшим маску равнодушия, Сайденхем раздраженно запыхтел, а фотограф с облегчением расплылся в улыбке, какая, по всей вероятности, некогда появилась на лице генерала Гордона под Мафекингом.[3]Айзенменгер вышел, чтобы переодеться, а оставшиеся разделились на две обособленные группы, подобно враждующим племенам, встретившимся на месте поклонения общему божеству. Клайв вкатил тележку с телом, упакованным в мешок. Собравшиеся молча наблюдали, как он долго не мог закрепить ее у одного из шести операционных столов из нержавеющей стали.

Вошел Айзенменгер, облаченный в синюю форму и обутый в белые ботинки. Вместе все это более напоминало маскарадный костюм, нежели рабочую одежду патологоанатома. Айзенменгер неоднократно бывал в этом морге раньше и хорошо знал как его расположение, так и служителя. Подойдя к большому пластиковому шкафу с халатами, он достал один из них и натянул на себя; поверх халата доктор надел толстый передник, затем натянул на руки две пары перчаток.

Закончив подготовку, Айзенменгер расслабился и словно преобразился. Он задержался на минуту в углу, где хранились перчатки, и оглядел морг, словно оживляя память. Встретившись взглядом с Клайвом, он поманил его пальцем.

— Прошу прощения за задержку. Страх перед выходом на сцену.

— Порядок. — Словарный запас Клайва был весьма ограничен. Служитель морга избегал большинства общеупотребительных слов, очевидно презирая их.

— Пятьдесят будет нормально?

— Вполне.

Заручиться расположением Клайва было важно. Проводить аутопсию с помощником, не способным или не желавшим оказывать действенную помощь, было хуже, чем заниматься этим в гордом одиночестве, потому что тот мог подать тупые инструменты или отвлечься как раз тогда, когда, к примеру, требовалось приподнять удаляемый орган или придержать края разрезанной ткани.

— Вы участвовали в первом вскрытии?

— Этот скупердяй отвалил всего двадцать, — ответил Клайв с улыбкой.

Уже небольшое преимущество.

— Как прошла операция? Сколько она длилась?

На лице Клайва впервые появилось выражение заинтересованности.

— Часа полтора от силы.

Айзенменгер так и думал, но хотел получить официальное подтверждение своей уверенности. Рекогносцировка, таким образом, была произведена, и настало время приступить к действиям. Прежде всего Айзенменгер поздоровался с Сайденхемом.

— Приветствую, Джон, — отозвался Чарльз. — Надеюсь, это займет не слишком много времени?

Тон, которым патологоанатом произнес эту обычную, в общем-то, фразу, был двусмысленным — нечто среднее между просьбой и командой, а потому слова Сайденхема можно было не считать ни тем, ни другим.

— Ровно столько, сколько понадобится, Чарльз. Ровно столько, сколько понадобится, — пожал плечами Айзенменгер. — Боб, могу я попросить вас записывать все происходящее? — обратился он к Джонсону. Фотографу, который повсюду следовал за ним, как послушная собачонка, он сказал: — Спасибо, что пришли, Энтони. Сделайте, пожалуйста, все в двух экземплярах и, где надо, с измерительной линейкой.

На Уортон доктор даже не взглянул.

Айзенменгер кивнул Клайву, и тот расстегнул молнию на мешке, замешкавшись лишь один раз, когда ее заело. В мешке была Никки Экснер.

* * *

Аутопсия — это вскрытие мертвого тела. Такая процедура в большинстве случаев проводится для установления непосредственной причины смерти; реже, с согласия родных, для того, чтобы определить воздействие той или иной методики лечения, что может оказаться полезным для будущих пациентов. Однако повторное вскрытие — дело совершенно другое. Оно предпринимается, как правило, по требованию защиты в случае, если обстоятельства смерти были подозрительны, а первое вскрытие проводилось судебным медиком, действовавшим с одобрения министерства внутренних дел. Зачастую повторное вскрытие связано с привлечением к ответственности тех лиц, которые были в той или иной мере виновны в смерти. По сути дела, повторная аутопсия позволяет провести независимую проверку первого вскрытия и установить, все ли было сделано и истолковано правильно.

После первой аутопсии тело Никки Экснер было заморожено, и теперь, когда оно начало оттаивать, можно было наблюдать обычные в таких случаях синие пятна и полосы, медленно проступавшие на коже трупа. Однако ни это, ни сама насильственная смерть почти не повлияли на красоту девушки. Даже теперь, несмотря на восковую бледность ее кожи и огромные разрезы, грубо зашитые бежевыми нитками, бросались в глаза идеальное сложение и чрезвычайно привлекательные черты лица Никки. Полные красные губы девушки, ничуть не потерявшие своей соблазнительности, выглядели даже несколько кокетливо.

Айзенменгер для проформы проверил обе бирки с именем, привязанные к мизинцу на руке и большому пальцу ноги, и попросил Джонсона отметить это в протоколе. Клайв сообщил ее рост и вес, что Джонсон также послушно записал, после чего Айзенменгер начал производить тщательный внешний осмотр тела. Сайденхем при этом непрерывно вставлял свои критические замечания. Айзенменгер попросил Энтони сфотографировать тело в полный рост со всех сторон. Затем он взял по два образца волос и материала из-под ногтей, один из которых поместил в банку с формалином, а другой — в стерильный контейнер. Клайв, по указанию Айзенменгера, подписал и то, и другое.

Из нанесенных девушке ран прежде всего бросались в глаза грубые крестообразные разрезы, один из которых проходил от лобка до самого горла, другой — горизонтально под ребрами. Оба они были аккуратно зашиты, но тем заметнее сделалась их неровная, зигзагообразная форма. Айзенменгер обратил внимание присутствующих на то, что Сайденхем в свое время не произвел никаких дополнительных надрезов.