на срок от трех до восьми лет. Дача взятки должностным лицом или лицом, ранее судившимся…» Дальше не твое, там уже срок до пятнадцати лет, – пояснил Вартанян и перелистнул страницу, уходя от примечания, где было набрано мелким шрифтом: «Лицо, давшее взятку, освобождается от уголовной ответственности… если это лицо после дачи взятки добровольно заявило о случившемся».

Он перелистнул несколько страниц, ткнул пальцем в статью и, подсунув Малявину книгу, процитировал:

– «Спекуляция, то есть скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы, наказывается лишением свободы на срок до двух лет с конфискацией имущества или без таковой, или исправительными работами на срок до одного года, или штрафом до трехсот рублей».

Вартанян аккуратно, как убирает рабочий инструмент столяр, поставил кодекс в шкаф, подбил, подравнял стопку книг, а затем спросил:

– Теперь-то ты понял? Там – от трех до восьми, и баста! А тут имеется штраф в триста рублей. Ты пойдешь через «прим» – статью пятнадцать УК, что означает попытку, значит, и минимум наказания. Да еще признание добровольное, раскаяние… Так что штраф тебе обеспечен. Но это же – тьфу! Двухмесячная зарплата.

– Да, да! Я все понял. Понял, – заторопился Малявин, ему хотелось поблагодарить следователя, который спасал от неминуемой тюрьмы. Теперь Иван верил ему на все сто и приготовился подписать любую бумагу.

– Поясни, зачем ты сказал, что в ящике сервиз? Получается, заведомо скрывал, с умыслом, да?

– Нет, нет! Что-то надо было ответить… Ляпнул первое, что пришло на ум. Я на самом деле не знал, что в ящике. Честное слово…

– Ну и ну! Даже не поинтересовался, когда брал?

– Я пытался. Но Рубен Суренович… Ну, этот, из сбыта, он как-то отмолчался. А я, дурак, переспросить постеснялся. Да и спешили, уже опаздывали…

Ивана Малявина прохватило каленым жаром, теперь он проникся, оценил торопливость Рубена Суреновича, его опоздание и легко произносимое: «Извини, брат. Извини… Клянусь хлебом, не виноват». Его резкая жестикуляция, присущая многим южанам, казалась наигранной.

– Извини, брат, в девять селекторное совещание… Опаздываю! А то бы отвез в аэропорт. Клянусь, директор спросит поставки. Директор не шутит. Ну, бери хоть пять рубль, – говорил и говорил безостановочно этот пожилой начальник отдела сбыта завода «Армпроммаш» и все время двигался: то пробовал на прочность обвязку ящика, то принимался протирать лобовое стекло, капот… Уселся в новенькие «жигули» одиннадцатой модели, прозванной здесь, на юге, почему-то «джори», включил зажигание. Двигатель с полоборота завелся и работал почти бесшумно, лишь ритмично, как кастаньеты, пощелкивали клапаны.

– Твой груз поехал, сегодня мой надо двигать, – старательно пошутил Рубен Суренович и впервые глянул Малявину в лицо, в глаза с неизбывной своей подозрительностью: а вдруг?..

Невнятное, едва ощутимое беспокойство оставалось, тяготило, и он знал, что так будет, пока не позвонит племянник из Уфы, не сообщит о доставке груза. Угасло пощелкивание клапанов, двигатель хорошо прогрелся, Рубен Суренович в последний раз глянул на ящик с цветами, не удержался, повторил в третий или четвертый раз:

– Прошу тебя, дорогой, сразу сдай коробка багаж!

Он упрямо продолжал называть фанерный ящик коробкой, хотя Малявин поправлял его.

– Все сделаю в лучшем виде, – поторопился с ответом Иван, искренне веря, что так и будет, и ощерился в улыбке, подыгрывая ему, прокричал: – Все будет хоп! Век не забудем помощи с компрессорами. Спасибо большое, Сурен Рубенович…

Искренне благодарил Малявин за науку, за то, что взял у него, у Ваньки Малявина, деньги и тем самым поднял на высоту делового партнерства. И денег своих не жалел… К тому же он верил, что большую часть, а может, и все вернут. Сам генеральный директор обещал – член правительства, Герой Соцтруда и еще чего-то. Иван плохо представлял возможности директора объединения: свой самолет – это понятно, любого снять-назначить, наказать, разнос учинить… А что еще? Достать медный шестигранник не может – как не было в цехе, так и нет, ладно, мастер с заготовительного Володя имеет повсюду приятелей и таскает им заводской спирт. Как стояли тридцать лет назад «тэвэшки» и бабы в косынках возле каждого станка, так и стоят. И зарплата у них, хоть расшибись, из месяца в месяц сто семьдесят рублей (если достали пруток). А наладчики как получали свои двести сорок, так и получают что в плохой, что в самой лучшей бригаде. Вот и компрессоры дали в четвертом квартале… Когда он так размышлял, то возникала шальная мысль: исчезнет враз корпус заводоуправления под землю – производственники не заметят, и двигатели, сработанные с допусками и посадками «плюс-минус полпальца», работающие в половину моторесурса, так же будут ежедневно отгружаться в вагоны и расползаться по всей стране, чтобы их потом, проклиная всячески, выдергивали в чистом поле из чрева машины, трактора, танка.

Подобрал частник на «москвиче». Прилаживая ящик в багажник, мужчина спросил ненавязчиво, простецки:

– Что это ты, друг, хапнул?

Иван на мгновение приостановился у распахнутой дверцы, чуть помедлил, будто отыскивал глазами Рубена Суреновича, ответил:

– Сервиз купил. – Хотя намеревался сказать: да черт его знает!

«Москвич» катил по асфальтированной дороге в редком потоке машин к старому ереванскому аэропорту «Северный». Утреннее и поэтому рыжее солнце ласкало щеку сквозь боковое стекло, повсюду пробивалась отчаянно-зеленая трава. «А в Уфе лежит снег, грязно-серый спекшийся снег…» – прикинул Малявин, тут же поправился, что снег останется только на улочках в Нижегородке, в центре же и возле заводской проходной снег выгорит напрочь от дыма и копоти, останутся лишь ледяные раскаты, и он непременно просквозит по ним в понедельник рано утром. На заводской территории, в корпусах его не раз окликнут, спросят: «Где это ты пропадал?» А он выдаст готовую шутку: «Да вот ездил в командировку в США». А потом со смехом расшифрует: «Соединенные Штаты Армении». В цехе после недолгой отлучки запахи сульфофрезола, каленой стружки, машинного масла покажутся резкими, чужими, и только едва уловимый скипидарный дух опилок на дорожке из рифленого железа с их чистой, незатоптанной желтизной согреет, обдаст родным, неизживно знакомым. А потом нужно доложить Бойченко. Все в техотделе притихнут, чтобы не мешать важному разговору. «Ваше задание выполнено!» – прошептал Иван Малявин и улыбнулся.

В полукруглом небольшом зале ожидания аэропорта «Северный» стояла непривычная для вокзала тишина, напомнившая больничный приемный покой. На деревянных гнутых скамейках, сработанных, похоже, лет сорок назад, сидело полдюжины пассажиров, и не было видно ни одного работника аэропорта. Малявин решил, что перепутал время вылета. Засуетился, заметался между стоек, отгородок, кабинок, пытаясь докричаться…

– Что вы расшумелись? – спросила выдвинувшаяся из подсобки женщина с чайной чашкой в руке. – Уфа?.. Так давно идет посадка. Давайте билет, – сказала она недовольно.

– А багаж? – робко спросил