— Я думала о том, отец Григорий. Но было же мое слово никого не влечь за собой силой, — ответила княгиня.

— Зачем же силой! Есть слово убеждения. Тебе, матушка княгиня, должно быть ведомо, что недостойно будет возвращаться на Русь без единоверцев. Осудят тебя по всей державе за то, что не подвигнула к новой вере своих вельмож, свою челядь.

Ольга была недовольна такой откровенностью своего духовного отца. Самолюбие ее было задето. Выходило, что она должна нарушить свое слово и принуждать кого‑то. С другой стороны, было бы неверно и даже нелепо отказаться обратить в новую веру тех, кто искренне предан ей. И, довольная тем, что нашла достойный выход, она сказала:

— Твои доводы крепки, отец Григорий, но не мне же идти к моим вельможам и послам со словами убеждения.

— Верно, матушка, не тебе. То слово скажу я. Да помнила ли ты, как мы согласились на том, чтобы вознести слово ко всем, кто за тобой: «Княгиня пошла, и мы за нею!»

— На то даю тебе мою волю. Крикни в нужный час мое слово.

Отец Григорий был доволен достигнутым. Княгиня согласна с тем, чтобы ее двор стал христианским. И теперь, считал он, все будет зависеть от него: найдет ли он сильное слово убеждения, сумеет ли открыть величие православной веры сонму язычников, кои окружали княгиню.

Оставалось надеяться на то, что люди близ княгини истинно преданы ей и потому не захотят бросить тень на княжеский двор, будто бы в нем есть раскол. Но священник понимал, что достичь цели можно только действом. И Григорий попросил КНЯГИНЮ:

— Ты мне дозволь, матушка, в эти дни до воскресенья побыть среди вельмож, послов и купцов.

— Дозволяю, отец Григорий.

— Еще дозволь позвать их в храмы. Они же не видели, что есть дом Господень внутри, не слышали слова Божия с амвона.

— Да пустят ли их в храмы, язычников?

— Сие моя забота.

Получив свободу действий, отец Григорий перво — наперво отправился в ближайшие от собора Святой Софии храмы, дабы договориться с протоиереями о том, чтобы при надобности исполнили обряды крещения над русичами. Он знал эти храмы, бывал в них в годы жизни в Царьграде. И первой на его пути оказалась церковь Святой Ирины. У привратника отец Григорий узнал имя протоиерея. Его звали Ираклий. Псаломщик привел Григория в ризницкую, где он и встретился с Ираклием. Григорий хорошо разговаривал по — гречески, и потому их общение было приятным.

— Я служил в Царьграде в прежние годы в монастыре Святого Мамонта и в церкви близ монастыря Святой Мамы. Ноне же пришел просить о крещении руссов.

— Не из тех ли, что при дворе великой архонтисы? — спросил Ираклий.

— Да, то люди, близкие к княгине Ольге, — ответил Григорий.

Ираклий улыбнулся, черные глаза его засветились радостью.

— Сие почетно для нашего храма. Приходите утром в воскресенье, и мы исполним таинство крещения, — заверил протоиерей Ираклий.

— Да воздаст тебе Всевышний за доброту к руссам, — поблагодарил отец Григорий.

Так и в других церквах встречали отца Григория приветливо и были готовы окрестить все посольство Ольги. К вечеру того же дня у Григория осталась одна нерешенная задача: побудить вельмож и челядь княгини расстаться с идолами, прийти в лоно православной веры. Вернувшись в посольство, ободренный удачей в храмах, отец Григорий зашел во флигель, где жили воины из дружины Святослава и среди них находился его бывший служка, сторож храма Святого Илии Микула — христианин. И надеялся Григорий легко увлечь Святославовых воинов принять крещение. Но все получилось не так, как он предполагал.

Воины встретили отца Григория приветливо, зная, кто он при княгине Ольге. Но почтительности к его сану проявили мало. И когда отец Григорий завел речь о Христовой вере и позвал их принять христианство, они засмеялись и откровенно сказали:

— У нас князь сын бога войны Перуна, а мы дети князя. Потому, отец, иди зови ст арцев за собой, а нас не мани. Мы уж своему богу войны, грома и молнии вместе с князем послужим.

— Но, дети мои, — продолжал убеждать священник, — вы же пребываете в сердце православия, вы видите его величие и торжество в сей державе, так порадейте за Русь, подвигните ее, как воины, к победе над тьмой язычества. Ваш князь останется доволен вами.

— Как бы не так! Ты, святой отец, не знаешь нашего князя. Бог войны у него на знамени. Как же он будет мириться с вами, отступниками? Нет, нет, оставь нас в покое!

— Но ежели матушка князя войдет в храм Господень, останется ли за порогом ее сын Святослав? Вот о чем подумайте. Потому и зову к подвигу.

Но воины Святослава оказались правы, а священник Григорий ошибался. Он плохо знал Святослава. Ничто не могло отторгнуть его от веры великого князя Олега, его кумира. И сказали воины Григорию твердо:

— Полно, отец, не трать напрасно время, мы не изменим ни нашему князю, ни вере отцов.

Отец Григорий был смущен. Не хотелось ему уходить несолоно хлебавши. Но и лезть на рожон, как понял, было бесполезно. Твердости характера воинам Святослава не надо было занимать. И он ушел, чтобы на досуге поразмыслить над случившейся с ним досадой. А вечером, за трапезой, пред лицом вельмож и послов он повел себя осторожнее. Не хотелось ему еще раз попасть впросак. Испросив у княгини Ольги позволения говорить, он начал издалека.

— Говорю вам, русичи, нет среди нас ни одного, кто бы не любил красоты, не тянулся бы к ней, кто не хотел бы видеть мир гармонии, коя есть основа красоты. И вам есть чем величаться, что поведать детям и внукам. Вы прикоснулись к источнику истинной красоты и гармонии, коя всюду окружает нас в Византии. Но видели вы лишь маленькую толику, лишь внешнюю сторону жизни великой державы. А есть еще внутренняя сторона красот и гармонии. И я зову вас увидеть ее, дабы взоры ваши приласкала, сердца приголубила, дабы вы приобщились к прекрасному. Говорю вам: мы испросили позволения патриарха Вселенской церкви Полиевкта войти в храм Святой Софии, дабы вы воочию увидели рай земной, дабы услышали боже ственное пение и благочестие богослужения. Не пугайтесь. Ежели в вас крепка вера отцов, вы покинете храм такими же, какими вошли. Там нет чародейства.

Вельможи и послы великой княгини Ольги были не так глупы и близоруки, чтобы не понимать, не видеть, куда клонил свою беседу священник Григорий. Многие знали его судьбу. Теперь видели, к чему привело его подвижничество. Встать рядом с великой княгиней и быть ее духовным отцом — такое и верховному жрецу Богомилу не снилось.

Достойный похвалы воевода Претич размышлял просто: язычество — религия доморощенная, а Перун — выдумка волхвов и колдунов себе на пользу, дабы дурманить дикие лесные племена и народы необъятной Руси. Потому Перуну можно поклоняться до той поры, пока не узнаешь суть других религий, коих в мире много. Они все разные. Но та религия, коя царствует многие века в Византии, наилучшая из прочих. Претич уже побывал в Святой Софии и в других храмах. Он же сопровождал Ольгу во всех ее походах по Царьграду. Какие храмы! — удивлялся Претич. Какая благость пения — слушал бы полными днями. Да ведь самое‑то главное в Византийской церкви и у ее пастырей — это милосердие. Тут не сжигают грешников на жертвенных камнях пред идолами и на уличных кострах на виду у толпы. Тут не проповедуют убийство, грабеж, прелюбодеяние, насилие, измену, предательство, коварство. Ему ли, воину, не знать, сколько страдают люди от всех тех зол, кои у Перуновых детей в чести. Нет, он, воевода Претич, за миролюбивую, человеколюбивую и достойную по чести веру. И потому пора попросить отца Григория, чтобы он не только рассказывал о торжестве православной христианской веры, но и позвал их, язычников, в ее лоно. И Претич с присущей ему смелостью сказал: