Валентина ждала, что он уйдет, но Марк продолжал стоять, словно не решался что-то добавить.

– Знаете, может, вам стоит взглянуть на улики, на жертв, не связывая их? Рассматривать эти смерти не вместе, а как отдельные случаи.

– Извините, я не совсем понимаю.

Марк вздохнул, готовясь изречь очередную мудрость.

– Раньше, когда ученые обнаруживали новую пещеру, прожекторы устанавливали повсюду и освещали ее целиком, чтобы сразу рассмотреть все следы, рисунки и окаменелости. Но это ошибочный метод.

– Почему?

– Потому что следы в пещере – это не целое. Они не связаны между собой. Поэтому наскальные рисунки нельзя рассматривать как единое полотно. Разве десять тысяч лет назад люди входили в хорошо освещенные пещеры? Конечно же, нет. Они пользовались чадящими факелами, которые выхватывали из тьмы лишь маленький участок пространства. Если бы мы следовали их примеру и входили в пещеру тоже со скудным источником света, то поняли бы, что все эти рисунки, все эти чудесные охотничьи сценки имеют вполне конкретный практический смысл – это указатели, которые помогают передвигаться по пещере, к ее дальней части или к другому выходу.

– Что вы хотите этим сказать, сеньор Льянес? Боюсь, у нас нет времени на ваши загадки, – раздраженно нахмурилась Валентина.

– Только то, что и сказал, лейтенант. Вы расследуете три убийства, которые, возможно, имеют что-то общее. Но я нахожу ответы, только если изучаю каждую окаменелость отдельно.

“Он учит меня вести расследование. Ну охренеть”, – подумала Валентина.

Льянес кивнул прокурору, потом Ривейро и снова обратился к ней:

– Мне нравится сравнивать пещеры с женщинами. Если женщина разденется сразу, то не возникнет никакого ощущения недосказанности, тайны. А когда она раздевается постепенно, то пытаешься угадать, какая она под одеждой. Шаг за шагом, понимаете? В конце концов пещеры всегда обнажают свои сокровища.

14

…Предоставив маленькой группке военных и политических элит принимать самые серьезные решения о нашем собственном будущем, мы позволили им ограничить цели науки, отказаться от глобального прогресса и устремиться к поиску власти и личной выгоды. И теперь мы и только мы можем и должны снова вернуть науку на причитающееся ей место.

Жак-Ив Кусто. “Люди, орхидеи и осьминоги”

Сантьяго Сабадель проверял списки с таким скучающим видом, словно работал на сборочном конвейере. Он всерьез задумался о том, достаточно ли ему платят за такую работу. К тому же из-за всей этой суматохи пришлось пропустить несколько репетиций спектакля, который готовила их труппа. Обычно они выступали в сантандерском театре “Кринолин”, но новое представление планировалось на сцене Дворца фестивалей, так что подготовка требовала серьезного подхода. Все сборы должны пойти на благотворительность, деньги собирались передать Красному Кресту и другим организациям, названий которых он не помнил. Самим актерам, разумеется, ничего не заплатят, но Сабаделя деньги не интересовали. Сантьяго Сабадель желал только одного – аплодисментов. Ну и еще Эстер. Ее он желал так смиренно, как только умел.

Ради Эстер он и занялся театром, но со временем всерьез увлекся. Он и не думал, что ему так понравится актерствовать. Эстер тоже жила в Астильеро, и дважды в неделю они вместе ходили на репетицию. Вчерашнюю пришлось пропустить, и интуиция подсказывала Сабаделю, что и в четверг он туда не попадет. А ведь он только-только решился позвать Эстер на свидание. И все из-за этого запутанного дела с чертовыми не то археологами, не то геологами и средневековыми монетами.

Сабадель оторвался от списков и украдкой осмотрелся, чувствуя себя шпионом. Капрал Камарго и Торрес с Субисарретой висели на телефонах, сверяя данные на экранах компьютеров с такой лихорадочностью, словно от этого зависела их собственная жизнь. “Черт, вот правду говорят, что дуракам во всем счастье”, – подумал Сабадель.

Ожил его мобильный. Звонили из Королевского монетного двора в Мадриде.

– Да? Что? А, ясно. Конечно, да. Тьфу, так я и думал. Да ясно как белый день. Большое спасибо. Да, пришлите по факсу, как будет готово. Все верно, да, спасибо.

Он дал отбой, и все воззрились на него. Пару секунд Сабадель наслаждался вниманием публики.

– Ничего особенного, ребятки, это просто из мадридской лаборатории. Говорят, монеты настоящие. Как я и полагал, именно те, которых недосчитались в хранилище.

– Нужно сказать Редондо, – вскинулся Камарго. – У меня тоже есть новости.

– Неужели? Ну делись, Шерлок.

– Звонили из горной поисково-спасательной бригады. Они изучили течение реки и особенности приливов там, где было найдено тело Хельмута Вольфа…

– Разве его не в болоте нашли? – перебил Сабадель.

– Правильно, но болото является частью речного устья. В общем, предварительное заключение такое: тело оставили где-то совсем близко от места обнаружения.

– Черт, а не мог это сделать старик из дома с тыквами?

– Не знаю, если честно, я не рассматривал такую возможность. Но сомневаюсь, что хозяин имеет отношение к археологии и к средневековым монетам.

– Всякое бывает.

– Да, и правда всякое, – не слишком уверенно согласился Камарго. – Я также позвонил коллегам из Комильяса насчет проверки водителей автобусов, курсировавших в воскресенье, и такси. Ничего, Ванду Карсавину никто не узнал.

– То есть она не покидала территорию фонда… живой, – заключил Сабадель. – Не думаю, что можно забыть такую эффектную блондинку.

– Младший лейтенант, – вмешалась Марта Торрес, помахивая стопкой листов, – я сверила список тех, кто поселился в общежитии в здании бывших конюшен, со списком участников Международного конгресса спелеологов, но совпадений не обнаружила.

– А преподавателей ты тоже посмотрела?

– Да.

– И Астрид Штраусс?

– Она не участвовала в конгрессе.

– Но она могла просто поехать туда, – сказал Камарго. – Редондо говорила, у Штраусс сильный акцент, а Карсавину видели в компании женщины, которая говорила с иностранным акцентом. Что за странное совпадение?

– Так, капрал, давайте-ка займемся делом, – распорядился Сабадель. – Там тысяча участников из разных стран, и у всех акцент!

– Но это все равно что искать иголку в стоге сена, – уныло протянула Торрес.

– Есть еще кое-что, – вдруг подал голос Субисаррета.

Все повернулись к нему в ожидании очередной философской сентенции.

– Ну что там у тебя? – поторопил его Сабадель.

– Содержимое желудка Карсавиной.

Сабадель закатил глаза:

– Боже, до чего же ты странный тип. Что у нее не так с желудком?

– Карсавина перед смертью ела морепродукты, что-то вроде рыбного салата, лангустов. Я проверил – это из меню воскресного обеда, раздел “закуски”.

– Обеда? – удивилась Торрес. – Но результаты вскрытия показали, что она ела незадолго до смерти, то есть уже вечером.

– Такое вполне возможно, – самодовольно улыбнулся Субисаррета. – Потому что необязательно было есть в столовой. Видимо, участникам позволялось брать с собой еду в контейнере.

– Логично, – отозвался Камарго, – “все включено”, как в отелях! На случай, если кто-то соберется лезть в какие-нибудь пещеры.