Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, он использовал записи Костенко (который понимал, что самому ему, возможно, уже не придётся написать о Цусиме), как используют любые другие исторические и художественные источники при написании подобной книги. Не даёт ссылок? Это не диссертация и не монография, а художественное произведение.
Вопрос об авторстве «Цусимы», очевидно, возникал ещё в то время, когда была опубликована последняя редакция «Цусимы». Об этом читаем в письме В. П. Костенко Е. А. Воронецкой от 13 февраля 1941 года. Там же находим и однозначный ответ на этот вопрос. Итак, Владимир Полиевктович пишет:
«…я не был литературным секретарём Новикова-Прибоя и не собирал для него материалов. Я в плавании вёл дневник, который у меня сохранился. Мне не удалось его издать, и я предоставил его в качестве материала своему другу Новикову-Прибою, с которым поддерживаю тесную связь до настоящего времени. Новикову я со своей стороны давал некоторые советы и указания, касающиеся технических вопросов. Но автором романа вполне самостоятельным является сам Новиков-Прибой».
Как работал Алексей Силыч над главной книгой своей жизни?
Игорь Новиков, сын писателя, в воспоминаниях об отце пишет:
«…на подоконнике, письменном столе, стульях и просто на полу стояли стопки книг, переплетённые комплекты журналов „Нива“ и иллюстрированного приложения „Русско-японская война“ к газете „Русь“ за 1904–1905 годы, „Настольный календарь на 1904 год“, изданный Сувориным… Здесь же в известном лишь одному отцу порядке разместились книги по мировой лоции, отдельные номера газеты того периода „Новое время“, различные географические квоты, схемы, фотографии, открытки и описания военных кораблей японского флота и русской 2-й Тихоокеанской эскадры, многочисленные документы правительственной следственной комиссии и „Объяснительная записка“ о цусимской катастрофе контр-адмирала Небогатова, книги Владимира Семёнова, вырезки из иностранной прессы и даже лубочные картинки и плакаты с примитивными изображениями победоносного русского воина и „забитых шапками“ японских солдат. Всё это помогало отцу воссоздать сложную международную и политическую обстановку далёкой эпохи, а также историческую правду о русско-японской войне».
Работая над «Цусимой», Алексей Силыч часто наведывался в Малеевку. В начале января 1930 года компанию ему составили П. Г. Низовой, старший сын Анатолий и его друг Борис Неверов.
В Малеевке, как и в Москве, Алексей Силыч вставал не позднее шести часов утра и сразу садился за работу, обычно начиная с того, что правил написанное накануне. Работа длилась, с перерывом на обед и прогулку, до вечера. Алексей Силыч писал в день по пять-шесть страниц, а вечером обычно читал вслух написанное.
Вспоминая об этой поездке, Б. Неверов-Скобелев пишет, что чем больше он общался с отцом своего друга и другом своего отца, тем больше убеждался в том, какой это удивительно простой и хороший человек: «Говорят, что у каждого есть какие-то недостатки, но у него, по моему глубокому убеждению, их не было.
Как-то я спросил Алексея Силыча, что он больше всего любит в жизни, и он ответил мне:
— Человека люблю и его добрые дела во имя счастья знакомых и незнакомых для него людей…»
О своих собратьях по перу он чаще всего отзывался с теплотой и восторгом. Искренне ценил произведения отца Бориса, о ранней смерти которого глубоко печалился всю свою жизнь.
Алексей Силыч радовался, когда в литературе появлялось имя молодого, способного автора, особенно если он писал о море. С восторгом он принял «Капитальный ремонт» Леонида Соболева, с нетерпением ждал продолжения романа.
В январе — феврале 1930 года Алексей Силыч побывал в гостях у боцмана Воеводина на Рязанщине, в селе Собчаково (ныне — Сапожковский район Рязанской области).
Вместе с Воеводиным возвратились они в 1906 году из японского плена и, обменявшись адресами, распрощались. Распрощались, как оказалось, надолго: почти на четверть века. Почтовая связь наладилась несколько раньше. Письмо Воеводина нашло уже известного писателя в 1926 году. Началась переписка.
Когда в 1928 году Новиков-Прибой вернулся к работе над давно задуманной «Цусимой», одним из первых, кому он отправил письмо с просьбой поделиться своими воспоминаниями о походе 2-й Тихоокеанской эскадры и печально знаменитом сражении, стал Максим Иванович Воеводин.
Максим Иванович отнёсся к просьбе друга-писателя очень серьёзно и довольно скоро отправил в Москву свою рукопись вместе с деревенскими гостинцами. Новиков-Прибой сразу же откликнулся открыткой:
«Дорогой Максим Иванович!
Большое Вам спасибо за гостинец. Очень жаль, что не могу к Вам попасть в село. Подсобрал бы я там литературный материал. Рано или поздно, а всё-таки приеду я к Вам. Если будете в Москве, обязательно заходите ко мне. Буду очень рад повидаться с Вами. Скоро у меня выйдет новый морской роман „Солёная купель“. Вышлю Вам немедленно. Спасибо за рукопись о Цусимском бое. Воспользуюсь ею обязательно.
Жму руку.
И вот снежным морозным январём 1930 года Новиков-Прибой отправился в Собчаково. Он провёл здесь несколько недель, продолжая писать новые и редактируя уже написанные главы будущего романа. Долгие разговоры с Воеводиным более чем способствовали этому. Память у Максима Ивановича, по воспоминаниям его сына Константина, была очень хорошей. И бывший боцман броненосца «Орёл», возглавивший во время боя команду трюмно-пожарного дивизиона, подробно рассказывал, что происходило на верхней палубе и в трюмах корабля, как ложились неприятельские снаряды, как гибли люди и корабли.
Рассказал Воеводин и о том, как в начале 1908 года приехали к ним в село жандармы и допытывались, известно ли ему, кто такой матрос Затёртый и где его можно найти. Псевдоним «Затёртый» Воеводину был знаком, поскольку именно на эту фамилию он отправлял другу несколько писем в Финляндию. Причину же этого давнего происшествия объяснил ему теперь сам Алексей Силыч. После нелегального выхода в 1907 году очерка «Безумцы и бесплодные жертвы», подписанного А. Затёртым, книга была срочно конфискована и изъята из продажи. И поиски её неблагонадёжного автора начались с допросов всех тех, кто был назван в очерке. Но, как нам уже известно, действия жандармов не увенчались успехом: автора обнаружить не удалось.
О судьбе Максима Ивановича Воеводина стоит сказать отдельно. После освобождения из японского плена он был, как и большинство участников Цусимского сражения, награждён Георгиевским крестом, медалями, серебряной позолоченной чаркой и значительной суммой денег. По возвращении на родину он трудился в своём крестьянском хозяйстве, но в 1930-е годы был раскулачен. При этом у него забрали не только позолоченную чарку, но и все боевые награды. Зная, что его должны арестовать, он тайком покидает село, отправляется в Москву, где какое-то время работает извозчиком. Туда постепенно перебираются пятеро его сыновей. Максим Иванович был частым и желанным гостем в доме Новиковых.