вскоре исчезает. Его лицо находится на уровне моего живота, но в данный момент его глаза опущены и смотрят на мои голые ноги.

Протянув руку вперед, он проводит пальцем по внутренней стороне икры.

— Детка, ты порезалась.

Я опускаю взгляд.

— Где? — спрашиваю я.

Я ничего не чувствую. Задираю платье повыше, но там никаких признаков пореза. Выше, еще больше крови, но никакого пореза. В замешательстве смотрю на Джесси, но он застыл, наблюдая, как я ищу источник кровотечения. Его глаза поднимаются к моим. Они широко распахнуты и беспокойны. Мною овладевает дурное предчувствие. Я начинаю мотать головой, когда он задирает мое платье так высоко, как только может.

Никакого пореза.

Кровь течет из моих трусиков.

— Нет! — вскрикиваю я, осознание обрушивается на меня, как торнадо.

— О, Господи, — он одергивает подол платья и запрыгивает в машину скорой помощи, заключая меня в объятия. — Черт возьми, нет.

— Сэр?

— В больницу. НЕМЕДЛЕННО!

Меня осторожно кладут на каталку, и я слышу хлопок металлических дверей, заставляющих меня вздрогнуть. Я поворачиваюсь к груди Джесси, цепляясь за его футболку, и прячу от него лицо.

— Прости меня.

— Тихо, Ава.

Он сжимает волосы у меня на затылке и оттягивает от себя. Его зеленые глаза затуманены.

— Пожалуйста, просто молчи. — Он проводит большим пальцем у меня под глазом, утирая слезы. — Я люблю тебя.

Это мое наказание. Наказание за ядовитые мысли. Я заслуживаю этого, но не Джесси. Он заслуживает счастья, которое подарил бы ему этот ребенок. Он — продолжение меня, а я знаю, как Джесси не может мной насытиться. Я уничтожила его мечту. Я должна была раньше все понять. Должна была указать новый адрес в приемной доктора. Должна была позволить Джону отвезти меня на работу. Я не должна была ехать в офис Мэтта. Есть столько всего, что я сделала и не сделала, что могло бы изменить ход событий.

Меня разъедает стыд, и он останется со мной на всю оставшуюся жизнь. Все произошло не так, как я сначала задумывала по глупости, но конечный результат — тот же. Я убила нашего ребенка.

Глава 19

Окружающая тишина причиняет боль. Всю дорогу в машине скорой помощи я рыдала, а Джесси постоянно говорил мне, как сильно меня любит. Я не могла не думать, что он просто не знал, что еще сказать. В этих трех словах нет ни утешения, ни уверенности. Он не сказал, что произошедшее неважно, потому что это не так. Он не сказал, что это не моя вина, потому что это не так. И он не сказал, что у нас все будет хорошо, и я не знаю, будет ли у нас все хорошо. Как раз в тот момент, когда я начала видеть свет в конце бесконечного туннеля проблем, мы столкнулись с наихудшим видом разрушения — уроном, который невозможно исправить. Теперь наша любовь подвергнется запредельному испытанию, но боль, поселившаяся глубоко внутри, не наполняет меня надеждой. Я не уверена, что мы сможем это пережить. Он будет вечно таить на меня обиду.

Джесси выносит меня из «скорой», отказываясь от инвалидного кресла, которое выкатывает медсестра. Молча следует за доктором по оживленному коридору, все время глядя прямо перед собой и бросая односложные ответы любому, кто задает ему вопросы. Я ничего не чувствую, кроме громкого сердцебиения Джесси под ладонью у него на груди. Все нервные окончания, кажется, умерли. Я онемела.

После того, что кажется вечностью мягкого покачивания вверх и вниз в объятиях Джесси, меня опускают на огромную больничную кровать в отдельной палате. Он нежен, и все его действия ласковые и наполненные любовью, он гладит мои волосы, слегка приподнимает мою голову и накрывает мне ноги тонкой простыней, лежащей в изножье кровати. Но слов утешения или ободрения по-прежнему нет.

Нас со всех сторон окружают аппараты и медицинское оборудование. Медсестра остается, но парамедики «скорой» уходят, кратко рассказав о том, что со мной произошло, и о показаниях, которые они уже сняли по дороге в больницу. Медсестра делает заметки, засовывает мне что-то в ухо и прижимает к груди. Она задает вопросы, и я спокойно отвечаю, но все это время не спускаю глаз с Джесси, который сидит в кресле, закрыв лицо ладонями.

Медсестра заставляет меня отвести взгляд от моего скорбящего мужа, когда протягивает мне халат. Она улыбается. Сочувственной улыбкой. Затем выходит из комнаты. Я держу халат некоторое время, пока мне не кажется, что, возможно, прошла неделя или даже год. Мне хочется, чтобы прошел год. Исчезнет ли мучительная боль и чувство вины к тому времени?

Наконец, я соскальзываю на край кровати, спиной к Джесси, и тянусь, чтобы расстегнуть молнию на платье. В тишине слышу, как он встает, будто мои движения внезапно вырвали его из кошмара и запустили его непременные обязанности.

Он встает передо мной, но мои горящие от слез глаза не отрываются от пола.

— Позволь мне, — тихо говорит он, снимая с меня платье.

— Все в порядке. Я справлюсь, — мягко возражаю я. Не хочу, чтобы он делал что-то, чего не хочет.

— Наверное, справишься. — Он стягивает платье мне через голову. — Но это моя работа, и я хотел бы ее сохранить.

Мой подбородок начинает дрожать, когда я пытаюсь сдержать непрекращающиеся слезы, не желая разжигать чувство вины, которое он, возможно, испытывает.

— Спасибо, — шепчу я, все еще отводя мокрые от слез глаза от его взгляда.

Это невыполнимая задача, особенно, когда Джесси наклоняется и прижимается лицом к моей шее, заставляя мое лицо приблизиться к его.

— Не благодари меня за то, что я забочусь о тебе, Ава. Это то, для чего я был послан на эту землю. Это то, что удерживает меня здесь. Никогда не благодари меня за это.

— Я все испортила. Я лишила тебя мечты.

Он заставляет меня выпрямиться и опускается передо мной на колени.

— Моя мечта — это ты, Ава. Днем и ночью, только ты. — Мой взор затуманен и размыт, но я ясно вижу слезы, струящиеся из его зеленых глаз. — Я могу обойтись без чего угодно, но только не без тебя. Никогда. Не смотри так, пожалуйста. Не смотри так, будто думаешь, что это конец. Для нас это не конец. Нас ничто не сломит, Ава. Ты меня слышишь?

Я киваю сквозь тихие рыдания, не в силах произнести ни слова, даже если бы могла.

Он грубо проводит тыльной стороной ладони по щекам.

— Мы дадим этим людям