А Из родил Ирда, с которым никто не считался. Ирд ненавидел Ло, потому что с Ирдом не считались из-за железного меча Ло.

Однажды ночью Ирд, прихватив с собою острый топор, прокрался к хижине Ло – крался он почти бесшумно, но пес Ло, по кличке Сторож, почуял чужого и тихонько заворчал под дверью хозяина. Когда же Ирд приблизился к хижине, услышал он, как Ло ласково беседует с мечом.

– Лежи спокойно, Смерть, – приговаривал Ло. – Отдыхай, отдыхай, старина. – И еще: – Как, Смерть, опять? Спокойно. Уймись. – И еще: – Смерть, да ты никак голоден? Или тебя томит жажда, бедный ты мой старый меч? Скоро, Смерть, скоро. Погоди самую малость.

Но Ирд обратился в бегство – очень ему не понравилось, как ласково Ло беседует с мечом.

Ло родил Лода. А когда Ло умер, Лод взял железный меч и стал вождем племени.

А Ирд родил Ита, и с ним тоже никто не считался, как и с его отцом.

Всякий раз, как Лод сражал человека или убивал грозного хищника, Ит на некоторое время уходил в лес – ибо не хотелось ему слышать, как славословят Лода.

И случилось так, что, когда Ит сидел в лесу, пережидая день, ему внезапно померещилось, будто на древесном стволе проступило лицо и глядит на него. Ит испугался – ведь не след деревьям глядеть на людей. Но скоро Ит понял, что это всего лишь дерево, а не человек, хотя с человеком и схоже. Ит взял в привычку беседовать с этим деревом и жаловаться ему на Лода, ведь ни с кем другим он откровенничать не смел. В разговорах о Лоде Ит находил утешение.

Однажды Ит, взяв каменный топор, ушел в лес и пробыл там много дней.

Вернулся он к ночи, и на следующее утро, когда племя проснулось, увидели они нечто такое, что походило на человека, но человеком не было. Существо это неподвижно сидело на холме, растопырив локти. А Ит, подобострастно пред ним склонившись, торопливо поднес ему плоды и мясо и с испуганным видом отскочил назад. Вскоре все племя вышло посмотреть, что происходит, но подойти ближе люди не смели – такой страх читался в лице Ита. А Ит поспешил к себе в хижину, вынес наконечник охотничьего копья и несколько ценных коротких каменных ножей и, держась на расстоянии вытянутой руки, разложил их перед существом, схожим с человеком, и снова отпрыгнул подальше.

Кое-кто из соплеменников принялся расспрашивать Ита про неподвижное существо, схожее с человеком, и отвечал Ит:

– Это Джед.

И спросили его:

– Кто таков Джед?

И объяснил Ит:

– Джед насылает урожай и дождь; солнце и луна в воле Джеда.

И разошлись люди по своим хижинам, но позже, ближе к вечеру, несколько соплеменников вышли и заявили Иту:

– Джед таков же, как мы, у него есть и руки, и ноги.

А Ит указал на правую руку Джеда, непохожую на левую и видом подобную звериной лапе, и молвил:

– По этому знаку можете вы понять, что он не вполне человек.

И сказали все:

– И верно, это Джед.

Но возразил Лод:

– Он не говорит и не ест.

И отвечал Ит:

– Гром – голос его, и глад – его пища.

После того племя по примеру Ита принесло Джеду в дар кусочки мяса, а Ит поджарил их перед Джедом, чтобы тот почуял аромат стряпни.

Однажды из дальней дали пришла тяжелой поступью великая гроза и разбушевалась в холмах, и все племя попряталось от нее в своих хижинах. Один лишь Ит расхаживал между хижин – он, по-видимому, ничуть не испугался. Ит ничего такого особенного не сказал, но у всего племени сложилось впечатление, будто он ожидал страшной бури, потому что Джеду подносили мясо жесткое и жилистое, а не отборные куски дичины.

Со временем племя стало чтить Джеда еще больше, чем Лода. А Лод досадовал и злился про себя.

Однажды ночью, когда все спали, Лод встал, и унял пса, и взял свой железный меч, и отправился к холму. И подошел он к Джеду в звездном свете: тот сидел неподвижно, растопырив локти, и одна его рука с виду была что звериная лапа, а на земле чернел след от огня, на котором готовили ему пищу.

Лод постоял там немного в великом страхе, пытаясь заставить себя сделать то, зачем пришел. Внезапно он шагнул к Джеду и занес железный меч, но Джед ни отпрянул, ни замахнулся в ответ. В голове Лода мелькнула мысль: «Джед не пытается ударить. Тогда что же он сделает?»

Лод опустил меч, так и не поразив недруга, и в воображении своем принялся гадать: «Что же такого сделает Джед, если ударить не пытается?»

И чем больше Лод размышлял, тем больший страх внушал ему Джед.

И Лод обратился в бегство.

Лод по-прежнему предводительствовал в битвах и на охоте, но ценнейшую добычу, взятую в бою, отдавали Джеду, и убитые звери тоже принадлежали Джеду; и все вопросы войны, или мира, или законов племени, и все споры и распри всегда несли на его суд, а ответы давал Ит, переговорив в ночи с Джедом.

И вот однажды, на следующий день после солнечного затмения, Ит заявил, что даров, которые приносят Джеду, недостаточно и потребна жертва гораздо более великая, ибо Джед весьма разгневан и обычным подношением его не умилостивишь. И еще сказал Ит, что, дабы спасти племя от Джедова гнева, он переговорит с Джедом той же ночью и спросит, какая новая жертва ему угодна.

Молчание Джеда

В глубине души Лод содрогнулся: внутренний голос подсказал ему, что Джед потребует единственного сына Лода, к которому должен перейти железный меч, когда Лода не станет.

Никто не смел поднять руку на Лода, ведь у него был меч; но в его твердолобой голове внутренний голос повторял снова и снова: «Джеду мил Ит. Ит сам так сказал. Ит ненавидит тех, в чьих руках меч».

«Ит ненавидит тех, в чьих руках меч. Джеду мил Ит».

Настал вечер, и пришла ночь – та самая ночь, когда Иту предстояло переговорить с Джедом; и Лод уже не сомневался в том, что род его обречен.

Он прилег было, но сон к нему не шел.

Едва наступила полночь, как Лод встал и снова пошел со своим железным мечом к холму.

Джед восседал на своем обычном месте. Побывал ли уже у него Ит? Ит, который так мил Джеду и который ненавидит обладателей меча.

Лод долго смотрел на старый железный меч, обретенный его дедом на Толдских равнинах.

Прощай, старый меч! Лод возложил его на колени Джеда, а затем ушел прочь.

Когда же перед самым рассветом пришел Ит, выяснилось, что жертва Джеду угодна.

Был некогда один город – праздный город, где люди рассказывали пустые истории.

И в городе был обычай брать дань со всех людей, желающих в него войти. В воротах каждый входящий должен был рассказать праздную историю.