это горе со стороны пришло. Молния в дом ударила или еще, какая причина, сгорел дом, надо людям помочь восстановить его. Но, если дом у мужика сгорел по пьяному делу или из-за его безалаберности, тут от меня помощи не жди. Землю заберу, мужское население отправлю в рекруты, остальные пусть идут в наймы крестьянам. Тут пощады не будет. Если надо и засеку. У меня крестьяне водку не пьют, только, по большим праздникам и то, самую малость, для души. Нет у меня пьяниц в имении. В рекруты набирают по круговой системе. Пришло время с этой избы взять, значит и идут. Возвращаются домой и все с орденами. Волковские крестьяне все в гвардии. Я и завод кожевенный хочу поставить, зачем сырыми шкурами торговать, выделанная шкура дороже стоит. Кто не может землю обрабатывать, туда пойдут работать. Школу им поставлю. За учителя платить не буду, пусть община платит. Образованный крестьянин будет и землю обрабатывать по науке, а не по старинке, как деды и прадеды. При мне, они, конечно в университеты не пойдут, время не то, но я уверен и в гимназии дети крестьян будут учиться и в университетах. Наступит такое время. Я бы и сегодня им всем вольную дал, пусть платят за аренду земли, деньги те же, хлопот меньше, но меня не поймут, там, на верху, не созрели еще. И крестьян я своих секу, бывает и такое. У Кошта всегда работа есть. Но делаю я это по полной справедливости и за сильные прегрешения. Нет ни у кого обиды на меня, потому и сплю спокойно, не боюсь, что пожгут. А вот ваше имение, бывало, и жгли, так мне помнится. Теперь на счет Акима. Жаль, вы не военный человек. Он меня неоднократно выносил раненого из боя, жизнь мне спасал. Вы скажете, так он раб мой и обязан это сделать. Да раб, но он мог и не делать этого. Какая ему разница, убьют этого хозяина, так дадут другого. А для него есть разница, он знает, что и я его ни когда не брошу на поле боя. И я его однажды вынес на своих руках, всего израненного и в крови. Я же, так же мог взять себе другого раба. Чувствуете разницу между моим отношением к крепостным и вашим. У вас крестьяне зимой в лаптях и голые ходят, мои в сапогах и полушубках. У меня каждую осень полно свадеб, отец Михаил падает от усталости, пока всех обвенчает, а у вас от свадьбы до свадьбы и помереть можно. Я уже не говорю про крестины. Батюшка, почти каждый день, да, кого-нибудь и окрестит. Если выйдет замуж Людмила за моего Алексашку, ваше имение возьму ей за приданное и покажу вам как надо управлять. Не беспокойтесь, живите себе хозяином в том имении, сколько вам Бог отпустил быть на этом свете. Тут дело принципа. И крестьяне заживут, и вы будете в полном порядке. Это имение записано за Александром, будет им, где детей растить. Вот так мой любезный князь. О свадьбе говорить рано, но думать всегда надо. Во вторник жду вас к десяти утра. Венчаться буду в сельской церкви. И дети мои должны подъехать. Думал Александра в полк отправить, так он решил на свадьбе остаться. Не брезгует отцом. А вы говорите, что в свете скажут. Да ни чего там не скажут, завидовать будут. Им нельзя, а мне можно.

Тут Семен рассмеялся.

— Хороша у меня невеста, сладкая и теплая. Не женщина, а сказка. Вот так вот князь.

Гагарины откланялись и уехали к себе в имение. На прощанье Людмила лукаво поглядела на Александра, села в карету и из окна помахала ему ручкой.

VIII

Понедельник прошел в предпраздничной суете. Семен не собирался готовить пир на весь мир. На его свадьбе должны быть все свои, а много ли у него своих в этой жизни. Кум, сват, да зацепа хват. Дети, вот его и все родственники, вот и все его счастье в этой жизни. Он еще и посмеялся над своей мыслью. Может еще и Императора Александра I пригласить на свадьбу, но не по чину сие. На кухне стряпали, невесту обшивали, сынок на чердаке с Дарьей, хотя, в коротких промежутках, между любовью, они спускались вниз к фортепиано. Александр нашел ноты с песнями и разучивал их вместе с Дарьей. Он играл, а Дарья пела. Красиво пела, душевно. А Семен не у дел. Хорошо, хоть Болховской рядом, есть с кем поговорить за жизнь и время убить. Вот и день свадьбы. Наутро ожидали Анастасию с мужем, на приезд старших сыновей Семен и не надеялся. И не по тому, что они не захотят приехать на свадьбу отца, а по тому что, они, скорее всего в море, на своих кораблях. Вот и Гагарины приехали. Старший Гагарин не хотел ехать на свадьбу, по понятной причине, он не знал, чего там скажут в свете. Как всегда выручила женщина. Людмила учинила такой скандал, грозя монастырем и самоубийством одновременно, что ее отец тут же согласился с ее доводами. Была, ни была, сказал он, собирайтесь. Семен ходил по двору из угла в угол, но дочери все не было. Неужели не приедет, не может этого быть. Она так любит меня. Эти мысли все время, не терзали, а грызли его душу. Не приедет, жаль. Пора переодеваться. Скоро выезжать надо. Хорошо, что до церкви рукой подать. Семен ушел в дом. Он медленно надевал на себя свой парадный мундир гусара со всеми боевыми наградами. Анну уже нарядили, она сидела на стуле сама не своя, хотя и хорошо знала, свадьбе быть, даже, если будет землетрясение. Возле нее находилась жена Болховского Наталья и все время ее успокаивала.

— Аннушка, да все будет нормально, чего ты там так дрожишь. Может по коньячку для храбрости, а?

— Даже не знаю Наташа. Скорее всего, это от счастья. Нужен выход эмоциям, вот тело и дрожит все. Я безумно счастлива. Тут дело не в свадьбе, я готова всю жизнь жить с Семеном и без этого. Тут все дело в самом Семене, в его отношении к жизни, к понятию о чести, о достоинстве. Он во мне видит не похоть, он во мне видит человека, он во мне видит женщину. Я действительно счастлива. Сколько раз в жизни, в тех невзгодах, которые были со мной, я себя спрашивала, а что такое счастье, какая есть мера измерения счастья? Я не находила