Комендантам концентрационных

лагерей Дахау, Заксенхаузен,

Бухенвальд, Майданек, Аушвиц I–III,

Гросс-Розен, Штутгоф, Равенсбрюк

Группенлейтеру района Риги

Группенлейтеру района Кракова

(Плачув)

Количество заявлений комендантов лагерей по поводу наказаний кнутом в случае саботажа выпуска военной продукции со стороны заключенных продолжает возрастать.

Я считаю, что в будущем во всех доказанных случаях саботажа (должен быть приложен рапорт управляющего) необходимо карать их повешением. Экзекуция должна иметь место в присутствии всего наличного состава рабочей силы. Причина казни, которая служит средством устрашения, должна быть широко объявлена.

(Подпись)

Оберштурмфюрер СС

В этой удивительной канцелярии учитывалось даже, какова должна быть длина волос заключенных, прежде чем они будут изъяты с целью использования в экономике для производства «ворсистых носков для команд подводных лодок, а также стелек для обуви служащих железных дорог рейха»; другие же чиновники дебатировали, нужно ли рассылать «свидетельства о смерти» во все восемь департаментов или же следует просто ставить индекс и присовокуплять к тому или иному личному делу.

И вот здесь-то герру Оскару Шиндлеру из Кракова пришлось объяснять положение дел в своем маленьком промышленном комплексе в Заблоче. Для общения с ним нашелся лишь какой-то чиновник среднего ранга, ведающий личным составом.

Оскара это не расстроило. Есть эксплуататоры еврейской рабочей силы, куда более крупные, чем он. Настоящие гиганты, как Крупп или «И. Г. Фарбен индустри». Или взять кабельный завод в Кракове – Вальтер Ц. Тоббенс, варшавский промышленник, которого Гиммлер мечтал затащить в вермахт, использует рабочую силу в куда больших размерах, чем герр Шиндлер. Были еще сталеплавильное производство в Сталевой Воле, авиационные заводы в Будзыне и Закопане, предприятие Штайер-Даймлер-Патч в Радоме…

Но у чиновника средней руки на столе лежал план «Эмалии». «Я надеюсь, – вежливо сказал он, – вы не собираетесь расширять пределы своего лагеря. Это невозможно без опасности вызвать эпидемию тифа».

Оскар небрежно отмахнулся от этого предположения:

– Я заинтересован лишь в неизменности состава рабочей силы. На эту тему я переговорил со своим приятелем, полковником Эрихом Ланге…

Это имя, как знал Шиндлер, кое-что значило в СС. Он представил письмо от полковника, и чиновник погрузился в его чтение.

В кабинете было тихо, из других помещений доносился лишь скрип перьев, шелест бумаг и тихие серьезные разговоры, словно никто из присутствующих не догадывался, что следствием этой их тихой деятельности станут потоки слез и рыданий…

Полковник Ланге был достаточно влиятельным человеком: руководитель штаба Инспекции по делам вооруженных сил в штаб-квартире армии в Берлине. Оскар встретился с ним на приеме у генерала Шиндлера в Кракове. Они сразу прониклись симпатией друг к другу. Случалось, на таких приемах кто-то, как ему казалось, чувствовал в другом человеке некое какое-то неприятие гитлеровского режима, и тогда они уединялись в уголке, чтобы проверить друг друга и, если повезет, завязать дружеские отношения. Эрих Ланге испытал потрясение, побывав в лагерях, созданных при различных предприятиях в Польше, – например, производство «ИГ Фарбен» в Буне, где надсмотрщики не знали иных слов, кроме рожденных в СС требований «работать быстро!». Они заставляли заключенных носить мешки с цементом бегом, а трупы умерших от голода и надорвавшихся на работе скидывали в траншеи, выкопанные для прокладки кабелей, где вместе с кабелями и заливали цементом. «Вы здесь не для того, чтобы жить, а чтобы сдохнуть в цементе», – говорил новичкам управляющий. Услышав эти слова, Ланге почувствовал, что и на нем лежит проклятие…

Письму Ланге в Ораниенбург предшествовали несколько телефонных звонков, которые имели цель создать определенное представление: герр Шиндлер, производя котелки и полевые кухни, а также 45-миллиметровые противотанковые снаряды, пользуется в Инспекторате репутацией «неутомимого борца за наше национальное выживание». Герр директор «Эмалии» сплотил вокруг себя коллектив высококвалифицированных специалистов, который ни в коем случае не позволит нанести урон той работе, которая ведется под руководством герра Шиндлера!

На чиновника письмо произвело впечатление, и он сказал, что хотел бы откровенно поговорить с герром Шиндлером. Пока не планируется менять статус или состав населения лагеря в Заблоче, сказал он. Тем не менее, герр директор должен понимать, что ситуация с евреями, даже опытными производителями вооружения, всегда чревата риском. Взять, например, наши собственные предприятия: «Остиндустри», компания СС, использует заключенных на торфоразработках, на щеточной фабрике, на плавильном производстве в Люблине, на заводе по производству оборудования в Радоме, на скорняжном в Травниках. Но остальные подразделения СС постоянно ведут истребление рабочей силы, да так эффективно, что «Ости» не в состоянии поддерживать производство! Точно так же в центрах уничтожения – лагерях смерти – администрация никак не может добиться выделения соответствующего процента от числа заключенных для работ непосредственно по обслуживанию предприятия, всех расстреливают или травят газом подчистую. Ситуация влечет за собой оживленную переписку, но с этой публикой, эсэсовцами, ничего нельзя поделать!

– Конечно, – сказал чиновник, барабаня по письму, – постараюсь сделать для вас все, что в моих силах.

– Я понимаю ваши проблемы, – с сияющей улыбкой Шиндлер посмотрел на эсэсовца. – И если я могу каким-то образом выразить свою благодарность…

В итоге Оскар покинул Ораниенбург, заручившись хоть какой-то гарантией, что его лагерь на заводском дворе продолжит свое существование.

Новый статус Плачува ударил по любящим парам: теперь и здесь, как в тюрьме, мужчины были отделены от женщин – как и предписывалось рядом памятных записок Главного административно-хозяйственного управления СС. По заграждениям между мужской и женской секциями, круговой ограде, заграждениям вокруг промышленного сектора был пущен электрический ток. И уровень напряжения, и промежутки между проводами, и количество изоляторов – все было предписано директивами Главного управления.

Амон и его офицеры не замедлили отметить преимущества нового порядка для поддержания дисциплины. Теперь в любое время суток человека можно было ставить навытяжку в пространство между внешней оградой, через которую было пущено высокое напряжение, и внутренней, не находящейся под током. Даже если наказанных начинало качать от усталости, они старались стоять по стойке «смирно», ни на миг не забывая, что в паре дюймов от их спин течет ток в несколько сотен вольт. Например, Мундеку Корну, который вернулся в лагерь вместе с рабочей партией, из которой исчез один заключенный, пришлось стоять в этом узком пространстве целые сутки…

Но, кажется, невозможность от конца вечерней переклички до утреннего пробуждения преодолеть препятствие, разделяющее мужчин и женщин, была для заключенных еще мучительней, чем риск коснуться проволоки с высоким напряжением. Время общения было сведено до короткого промежутка общей толкотни на аппельплаце – пока не прозвучит резкая команда строиться. Распоряжение Главного управления СС генерала Пола заставило заключенных прибегнуть к птичьей стратегии общения. Каждая пара изобретала свой собственный сигнал и высвистывала его среди толпы, стараясь уловить ответ в мешанине сходных звуков.