Цезарианские средства для сокрушения оппозиции по-прежнему состояли в расстройстве правильной политической жизни, в учинении политических скандалов, дискредитировании конституционных учреждений, в разных уличных тревогах. Самым обычным видом скандала было нарушение порядка выборов, и если дело шло об устранении кандидатов оппозиции, имевших за себя большинство, то Клодиевы дружинники старались вынуждать отсрочку выборов и тянуть так называемые «междуцарствия», т. е. пятидневные сроки управления временных председателей выборных комиций, а, следовательно, приучать Рим обходиться без обычной администрации и без своих вековых, ежегодно сменяемых глав исполнительной власти. Смута так затянулась в конце 54 г., что консулов на 53 год не успели выбрать, и новый год начался без консулов. Еще хуже было положение в начале 52 г. Противник Клодия, организатор вооруженных банд на службе оппозиции, Милон, при встрече с ним недалеко от Рима убил своего врага. Дружинники Клодия собрались для того чтобы торжественно похоронить своего вождя, отнесли тело в курию и зажгли здание сенатских заседаний, точно огромный костер, в виде жертвы своего мщения.

В этом состязании респектабельной оппозиции аристократических республиканцев с героями уличных погромов первые опять должны были вспомнить о консервативной диктатуре, как выходе из затруднений и спасении от вечного осадного положения. Таким образом, монархия пододвинулась до известной степени с двух сторон. Императоры вышли сами из среды аристократии: с приобретением огромных сторонних владений представители нобилитета не могли удержать в своем кругу равенства, правильной очереди, не могли более ревниво следить за равномерной сменой власти и полномочий. Главнокомандующий в крупной войне, устроитель новой доходной области, окруженный штатом подчиненных генералов, чиновников, поставщиков, вновь приобретенных клиентов среди покоренных, естественно перевешивал своим авторитетом все остальные фамилии правящего класса. Сулла, Помпей, Цезарь приобрели верховное положение благодаря захвату вновь или возвращению важнейших для империи областей – Азии, Испании, Сирии и Галлии; Август завершил установление монархии, завладев последней большой вотчиной колониальной державы, Египтом. Многие представители правящего класса в виду такого положения вещей заранее покидали мысль о самостоятельной карьере, которая становилась невозможной, и переходили на службу колониальных владык; легаты главных principes, Габиний, Афраний и Петрей у Помпея, Кассий у Красса в войне против парфян, Лабиен и Децим Брут у Цезаря, не достигнув еще ни одной из крупных республиканских должностей, были, однако, важнее и влиятельнее тех аристократов, которые давали себе труд правильно проходить все должности вплоть до провинциального наместничества. Цицерон соображает, что служебная карьера его младшего брата Квинта несколько затянулась; после своего вынужденного примирения с триумвирами он не находит ничего лучшего для Квинта, как рекомендовать его Цезарю в качестве легата для галльских походов. Без сомнения, у многих нобилей в это время являлся вопрос: нельзя ли вместе с неизбежным наступлением новой политической формы сохранить за собой пути служебной карьеры, привычные привилегии, доходы, притекающие из колониальных владений? Обратно, нет ли возможности ввести генералиссимусов и князей больших посторонних вотчин в конституцию, примирить их новую власть сколько возможно со старыми формами?

Итак, в высших слоях римского общества совершился некоторый поворот в пользу монархии или вернее монархического президентства, которое представляли себе в виде закономерной конституционной формы. Насколько в среде аристократии предусматривалась неизбежность или даже желательность некоторого монархического добавления к действующему римскому строю, можно видеть из политических мечтаний Цицерона, изложенных в книге de republica, которая вышла в 52 году.

Диалог de republica по своему внешнему виду представляет историческое изложение и в большей своей части занят характеристикой отдаленных времен жизни Рима, в действительности это – теоретический трактат по государственному праву. Цель книги, как очень определенно говорит сам автор, та же, что у Платона – нарисовать идеальный политический строй. Старинный Рим доставлял для этого лишь подходящие краски; анализ его учреждений давал целый ряд удобных поводов для важных теоретических заключений. О действительном сравнении цицероновского диалога с «Политией» Платона, конечно, не может быть речи: изображение Цицерона кажется сухим, бледным, лишенным конкретности в сравнении с яркой реалистической утопией Платона. Нам важно только отметить одно принципиальное различие между ними. Платон занят, главным образом, построением социальных отношений; в его идеальной картине политический строй – нечто производное, само собою вытекающее из общественных порядков, и все дело именно в установлении социальной нормы. Цицерон, напротив, нисколько не колеблется и не задумывается над определением нормального строя общества. Он занят только отыскиванием наилучшего, наиболее прочного политического порядка, который бы годился для охраны имеющихся общественных отношений от всяческого потрясения. Поэтому в трактате не описываются социальные нормы. Лишь по нескольким намекам, которые вследствие этого очень ценны, мы можем судить о том, что автор считает само собою разумеющимся. В третьей книге диалога речь идет о применении справедливости в политике, о построении правового государства. Согласно известной греческой теории, наилучшим обеспечением права может служить разумное смешение трех основных политических элементов – монархического, аристократического и демократического. Цицерон повторяет положения этой теории, но в своем объяснении очень характерно отклоняется от оригинала. Греки говорят о равновесии политических органов, Цицерон поворачивает на сцепление общественных элементов: «Если есть взаимное уважение, если человек почитает человека, а одно сословие уважает другое, тогда принимая во внимание, что никто не может положиться на свои индивидуальные силы, образуется как бы договор между народом и могущественными людьми; на его основе слагается тот превосходный государственный строй, который можно назвать солидарным»[53]. Совершенно неожиданно мы отнесены далеко от идей греческого государственного права, римский публицист изобразил нам близкий ему сеньориальный порядок – римскую сословную иерархию.

О том же нормальном строе общества есть намек еще в другом месте диалога. Изображается царь Ромул, образцовый монарх, Цицерон готов признать единоличную власть в принципе здоровым политическим фактором. Но для того, чтобы придать ей характер закономерный и укрепить ее, по мнению Цицерона, Ромул должен был дать всем крупным людям выдающийся авторитет, ради этого Ромул расписал простой народ клиентами по домам знатных, а это, в свою очередь, имело важные и полезные последствия.

Что такое истинная политическая свобода? – спрашивает Цицерон. Никоим образом она не состоит в абсолютном равенстве, так как нельзя ни уравнивать имущества – это будет несправедливо, ни признавать равными дарования людей – этого не допустит природа. Свобода образует лишь равенство в правах, но это равенство фактически обнаруживает разделение в государстве двух классов, одного, до известной степени активного, другого – пассивного: «(народ) голосует, дает полномочия, должности, его запрашивают, домогаются его расположения, но, в сущности, он раздает лишь то, что и помимо его желания раздавалось бы, и, во всяком случае, отдает то, чем сам не владеет: ведь (простые) граждане лишены участия в полномочных должностях, государственном совете, судебных комиссиях: все это доступно лишь старинным фамилиям и капиталистам»[54].