— Идиот!

— Держите себя в руках, генерал!

— Мальчишка!

— Я знаю, что делать!

— Так отдавай приказы! Командуй! Хватит жевать сопли!

На набережной правого берега показались драгуны, десятка полтора-два. Нахлестывая лошадей, они стремительно помчались к мосту. Не оглядываясь и не отвечая на выстрелы. Несмотря на густеющие сумерки, Синклер сумел разглядеть перекошенные лица кавалеристов.

Сумерки…

Полковник посмотрел на стремительно темнеющее небо. Кому поможет падающая на Альбург ночь? Кому выгодна тьма?

— Адъютант!

— Да!

— Передайте войскам приказ: открывать огонь без предупреждения! Патронов не жалеть!

— Там уже стреляют, кретин! — рявкнул Джефферсон. — Раньше нужно было думать!

Молоденький лейтенант, готовившийся записывать приказ Синклера, вздрогнул и отвел взгляд. Ему было неприятно слышать ругань старика, однако вступаться за командира лейтенант не собирался.

— Так что же делать? — угрюмо спросил полковник.

Спросил, показав генералу, что не справился.

— Удержи мосты, Синклер, любой ценой удержи мосты. Мы должны запереть сволочей на правом берегу, — распорядился Джефферсон. — А я постараюсь разгрести то дерьмо, что заливает Старый город. — Генерал взгромоздился на лошадь и оттуда, свысока, бросил: — Эта ночь не наша, Синклер. Молись, чтобы мы ее пережили…

Саммер соглашается ехать в сферопорт, лишь увидев бегущих солдат. Но и тут ухитряется потянуть время: при появлении первых слабаков, бросившихся к мостам в самом начале столкновения, ювелир дрожащим голосом говорит, что трусы есть в любой армии. Предлагает подождать еще и лишь несколько минут спустя, убедившись, что бегут не трусы, а все, соглашается. И своей нерешительностью заставляет бамбальеро сполна отработать огромный гонорар.

— Готовы?

— Да!

— Поедемте… — лепечет Саммер, но теперь, во время работы, слушать ювелира Феликс не собирается.

— Тихо!

— Что?

— Заткнись! — шипит Хвастун и щелкает ювелира по уху. Саммер глотает рвущиеся наружу слова. И вдруг понимает, что сопровождающие его бамбальеро не менее страшны, чем толпа.

Пока ювелир бежал во двор, пока бамбальеро торопливо запихивали в фургон багаж и домочадцев, пока готовились — ситуация на улице поменялась. Солдаты исчезли, за ними торопливо проследовала ударная волна бунтовщиков — как понял выглянувший в окно Феликс, ее составляли менсалийцы и местные уголовники, — и теперь респектабельную Бархатную улицу медленно заполняла основная масса демонстрантов. Которых в первую очередь интересовала социальная справедливость.

— Это дом королевского прокурора!

— Ура!

— Это дом сахарозаводчика!

— Ура!

Дом фабриканта… министра… землевладельца…

На Бархатной улице простолюдины не селились, дома здесь поднимались богатые, в которых было чем поживиться, и бунтовщики прекрасно об этом знали. Они врывались в здания и принимались избивать слуг, требуя сказать, куда хозяева спрятали сокровища. Они растекались по этажам и внутренним дворикам, но толпа не редела — слишком много народу вывели на площадь трудовики, хватило бы, чтобы сто раз, если не больше, заселить всю Бархатную улицу.

— Сюда!

— Ломайте двери!

— Да здравствует свободная Заграта!!

Из окна вылетает кресло, а за ним — какой-то человек. Бьется о мостовую, визжит и тут же умолкает, оказавшись под сапогами демонстрантов.

— Да здравствует свободная Заграта!!

Полыхают первые здания.

— Это дом королевского ювелира!

«Вот и до нас добрались!»

— Время!

Длинный и Би распахивают ворота, Вебер и Хвастун выскакивают на улицу, а Эдди давит на газ.

Скорость и натиск.

Ничего другого противопоставить погромщикам они не могли. Только скорость и натиск. И еще — отменную выучку настоящих бамбальеро.

Залп.

Наемники догадывались, что придется действовать против толпы, а потому взяли на дело наиболее подходящее оружие — дробовики пятнадцатого калибра.

Второй залп.

Картечь врезается в людей, сметая ближайших и заставляя пригибаться остальных. Картечь обожает толпу.

Залп.

Вебер и Хвастун бегут к фургону, на ходу перезаряжают оружие, их прикрывают Би и Длинный.

Второй залп.

Бунтовщики ошеломлены. Они уже занялись грабежом, они не ожидали отпора, а потому отступают. Их замешательство продлилось секунды, не больше, но этих мгновений достаточно, чтобы фургон отъехал на безопасное расстояние.

— Храни нас святой Альстер, — бормочет Саммер.

Его жена рыдает, прижимая к себе плачущих детей. Слуги забились в угол.

— Поговори с Альстером насчет моста, — просит Вебер. — Нам нужно на тот берег.

Он кладет дробовик на пол, берет «Вышибалу», через люк выбирается на крышу фургона, с него — на кабину, на подножку и занимает место рядом с Эдди.

— Как дела?

— Скоро узнаем.

Они торопятся к мосту Прекрасных Дам. Вебер сказал, что переправы королевские солдаты не отдадут ни за что, бунтовщики увлекутся перестрелкой и обязательно пропустят крепкий удар в спину — для прорыва вполне достаточно. А в Старом городе пока тихо, так что добраться до сферопорта не составит труда. Вебер так сказал, потому что верил в здравомыслие королевских военачальников. Он гладит «Вышибалу» и ждет, Би и Хвастун заняли позиции на крыше фургона, Длинный будет стрелять из окошка. Саммер молится. Все остальные плачут. Все понимают, что вторая драка будет куда серьезнее, но…

Но Эдди давит на тормоз и ругается:

— Что же натворили эти манявки?

Мост Прекрасных Дам не продержался. Королевских солдат не видно даже на левом берегу — только бунтовщики. Факелы, выстрелы в воздух, радостные вопли. Много, очень много бунтовщиков.

— Идиоты, — бормочет Феликс и приказывает: — Давай к мосту Георга V.

Он понимает, что Альбург провалился в тартарары.

— Продержитесь!

— Как?

Шествие — тысяч пять человек, не меньше, — направляется к вокзалу, если дойдет, то затопит Старый город и окажется за спиной удерживающих мосты солдат. Шествие мирное, так что стрельбы не будет, люди просто выйдут на мосты, и тем откроют путь погромщикам из Нового города.

Джефферсон ругается.

Он видит, что в толпе полно уголовников и отребья из Отлитого Хусса. Но в первых рядах шли женщины. Сотни домохозяек, стучащих кастрюлями и сковородками. Сотни жен и матерей, уставших от лишений последних месяцев.