Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До рынка Александр доехал за двенадцать минут.
Остановил машину на площадке и поспешил к лоткам, где продавались цветы. Продавцы почти все разошлись, торговля бойко шла только с утра, но Елизавета Владимировна с готовым букетом роз находилась на месте.
Тимохин подошел, поздоровался:
– Добрый вечер, тетя Лиза.
– Ой, Саша, добрый вечер! Приехал?
– Как видите. А кому это вы приготовили такой волшебный букет?
– Да никому! Делать нечего, вот и собрала розы, украсила тем, что под руку подвернулось, вот и получился букет.
– Сколько он стоит?
– Для Татьяны?
– А для кого же еще?
– Пять рублей, и не торгуйся, задаром не отдам.
– Ну, какие пять рублей? Ему цена – четвертной!
Но Елизавета Владимировна стояла на своем:
– Пять рублей, и то потому, что ты бесплатно не заберешь!
Александр вздохнул:
– Вы неисправимы! Что ж, пять рублей так пять рублей, но я довезу вас до дому, договорились?
– Вот это другое дело. Ноги совсем как чужие стали.
– Дома отдохнете!
Забрав букет, Тимохин под руку проводил соседку Татьяны до машины, попросил:
– Вы подождите, я в магазин заскочу.
– Давай, давай!
– А что мне Оленьке купить, не подскажете?
– В ее возрасте девочки куклы любят или большие пушистые игрушки.
– Понял! Минуту!
Александр быстро купил бутылку шампанского, батон колбасы вареной и палку сухой, копченой, дорогой, еще кое-что из мелочи, перешел в отдел промышленных товаров. Выбрал плюшевого бегемота, насколько смешного, что сам, увидев, рассмеялся. Такой дочери точно понравится. С покупками бегом вернулся к машине.
Елизавета Владимировна спросила:
– А чего ты бегом? Таня не раньше шести часов придет.
Тимохин объяснил:
– Так я и хочу Татьяну у садика встретить. Вот завезу вас и на работу к Танюше!
– Она будет рада. Ждала тебя, Саша! Эту неделю сама не своя ходила. Какая-то рассеянная, задумчивая, даже тревожная. Я ей говорила, все будет хорошо, а Татьяна только – дай бог, дай бог. Утром на работу, с работы домой. Раньше вечером, как жара спадет да дочь уложит, на улицу к нам, соседям, выходила, а последнее время погуляет с Ольгой и домой. Однажды я пошла к знакомой, она возле вокзала живет, оглянулась, а Татьяна у окна стоит и на станцию смотрит. И... плачет.
– Все прошло. Теперь у нее не будет причин плакать! А скоро я заберу ее с Ольгой в военный городок. Там ей повеселей будет.
– Жениться собрался?
– Да!
– Что ж, дело хорошее, если по любви.
Тимохин обернулся:
– По любви, тетя Лиза, исключительно по любви.
– Ну и слава богу. А то пропала бы здесь в поселке. Когда-нибудь местные достали бы. Ведь они любители до наших баб, своих в рабынях на плантациях держат!
– Ну, не все, конечно, но вы правы. Татьяна достойна лучшей жизни, и я сделаю все, чтобы они с дочерью были счастливы.
Соседка произнесла:
– Будьте вы все счастливы. Жизнь-то она короткая. Ей цену только под старость и узнаешь.
Тимохин проговорил невольно:
– Да нет, не только под старость.
Елизавета Владимировна не поняла смысл последней фразы Тимохина, поэтому переспросила:
– Что ты сказал, Саша?
– То, что вы абсолютно правы!
– Да! И время, к сожалению, обратно повернуть невозможно.
Александр подъехал прямо к подъезду.
Соседка вышла, и, развернувшись, Александр повел «Жигули» обратно к центру, к детскому садику недалеко от средней школы, где работало много женщин военного городка. Оставил машину за углом ограды, сам встал за толстым старым деревом, чтобы Татьяна с Олей сразу не обнаружили его. Принялся ждать. Родители забирали детей, уходили. Потом пошли и работники детского сада, а Тани все не было. Мелькнула мысль, а может, она ушла раньше и сейчас уже дома? Но мысль оборвало появление любимой. Она, как-то сутулившись, вывела дочь на улицу, что-то поправила в одежде Оли и... пошла к дереву, за которым стоял Тимохин. Сердце Александра бешено колотилось, он пытался взять себя в руки, но это плохо удавалось. Татьяна с дочерью все ближе. Пора выходить из укрытия, дабы не напугать.
И Тимохин вышел, держа в одной руке букет цветов, в другой плюшевую игрушку.
Татьяна от неожиданности вскрикнула. Затем проговорила тихо:
– Саша! Вернулся!
Она прислонилась к забору, девочка прижалась к ее ногам.
Тимохин подошел:
– Здравствуй, Таня! Да, я вернулся, как и обещал.
Он наклонился к девочке:
– Здравствуй, Оля!
– Здравствуйте!
– А это тебе. Нравится?
– Да!
Передав игрушку девочке, Александр протянул женщине цветы:
– А это тебе, любимая!
И тут Татьяна, не обращая внимания ни на цветы, ни на прохожих, которых у детского сада было еще довольно много, бросилась к Александру. Обняла его, вкладывая в объятия всю накопившуюся страсть, желание, всю свою силу:
– Вернулся! Как же мне было плохо без тебя. Как я ждала. Каждый день, каждую ночь. Как же я люблю тебя!
Букет рассыпался, а Александр с Татьяной так и стояли, обнявшись.
– Почему ты ни разу не позвонил мне на работу? Или не вызвал на переговоры, ведь знал же, что ждала?
– Извини, Танюш, оттуда, где я был, позвонить невозможно.
– Это из Ташкента?
– Меня отправили гораздо дальше в пески. И никакой возможности связаться с тобой, поверь, не было.
– Верю!
– Вот и хорошо!
– Да, это очень хорошо, что ты вернулся. Знаешь, мне позавчера сон страшный приснился. Будто вокруг тебя собралась стая диких, непонятно каких животных, тела вроде человеческие, а вот морды звериные, и эта стая набросилась на тебя, чтобы убить. А я как бы в стороне. Ты стреляешь, а они ревут. И я закричала. От крика и проснулась. Дочь тоже. Испугалась, заплакала. А меня всю трясет, не могу успокоиться. Олю еле спать вновь уложила, а сама на кухне до утра просидела. Страшно было в постель ложиться. И вообще было очень плохо.
Александр погладил волосы женщины:
– Это был всего лишь сон. Видишь, я живой и невредимый. Просто ты думала много и думала о плохом.
– Я не знаю, почему, но как только ты уехал, во мне сразу же родилась тревога. Проводив тебя, я вдруг поняла, тебе угрожает опасность, и... еще я поняла, что готова бежать за поездом, чтобы уехать с тобой. И побежала бы, уехала, если б не Оля. Ее-то на кого оставить? Страшные сутки я прожила. Искала причину страха и не находила. Вроде что такое командировка? Ну, поехал человек по делам службы. На месте будет устроен. Отработает свое и вернется. Но страх, как клещ, впился.