– Анкаретта? – прошептал Оуэн, осторожно пододвигаясь к другой стороне кровати. Обнаружил кровавое пятно на полу.

Сердце колотилось все быстрее и быстрее.

– Анкаретта? – прошептал он снова.

Она ушла.

– Оуэн.

Ее голос был таким слабым, приглушенным, что он почти не слышал его, но голос донесся из-под кровати. Оуэн упал на колени, посмотрел и увидел, что она свернулась калачиком под кроватью, положив голову на руку.

Испуганный, он заполз под кровать ближе к ней. Ее лицо было бледным, веки фиолетовыми и запавшими. Она выглядела такой слабой и усталой, как будто ей не хватало сил даже шевельнуться.

– Тебе плохо? – спросил он.

– Я очень больна, Оуэн, – прошептала она, ее голос был настолько слаб, что ему пришлось придвинуть ухо к ее рту, чтобы услышать. – Я болею уже несколько месяцев

– Теперь тебе станет лучше, – сказал Оуэн, его губы сжались.

– Нет, Оуэн. – Она глубоко вздохнула. Очень медленно подняла пальцы и подцепила его волосы. – Скажи мне, что было.

Он проглотил слезы, прежде чем они успели пролиться. Горло перехватило. Он уткнулся в Анкаретту. Ее знобило. Ее рука мягко погладила его волосы.

– Я стану герцогом, – с запинкой произнес он. – Герцогом Кискаддоном, как и мой отец. Король дает мне Западную Марку. Но сперва я поеду на Север. Буду вместе с Эви и стану обучаться у ее дедушки. Я… Я больше не увижу тебя, верно?

– Тссс, – успокоила она. – Сейчас я уйду в Нижние Глубины. Где я смогу отдохнуть. Где я смогу спать без боли. Тссс, не плачь.

Он плакал. Слезы горели на его щеках.

– Я не хочу, чтобы ты уходила, – простонал он. – Ты должна продолжать учить меня. Я ничего не могу сделать без тебя. Я благословлен Потоком, Анкаретта. Ты была права насчет меня. Король пытался использовать свою магию на мне, и я… я вернул ее обратно. Я чувствовал это. И он тоже. Кто-то послал Рэтклиффа убить меня. Я… ты мне нужна, Анкаретта!

Некоторое время Анкаретта молчала, так что казалось, что она не дышит. Ее рука снова погладила его волосы. Он тихо рыдал, зарываясь лицом в ее платье. Она позволила ему выплакаться, нежно похлопав по спине.

– Я знаю о послании Рэтклиффа, – сказала Анкаретта тихим и отстраненным голосом. – Это я подложила его ему в карман прошлой ночью в гостинице. Письмо было спрятано среди его бумаг. Она помолчала, пытаясь перевести дух. – Оуэн, помнишь, как я сказала, что секреты всегда пытаются раскрыться? Ты помнишь это?

– Угуммм, – сказал он, слезы не давали ему говорить. Он посмотрел на ее лицо, и любящая улыбка, которую он увидел, заставила его сердце болеть еще сильнее.

– В моем сердце есть еще один секрет, пытающийся выбраться. Я думаю, что он… удерживал меня от смерти. Но мне нужно… выпустить его сейчас. – Она вздохнула, ее глаза закрылись, как будто она засыпала. Или умирала. – Я училась… ремеслу отравительницы… у повитухи. По правде, это обычное дело. – Движения ее рук становились все медленнее. – Так много трав… и лекарств, которые могут спасти… также могут убить. Одна из моих любимых – ночная тень… или паслен. Его используют… при родах… когда у матери слишком сильные боли. – Ее голос снова прервался.

– Анкаретта? – умолял Оуэн и осторожно потряс ее.

– Паслен… имеет много свойств. – Ее глаза открылись. – Я использовала его на Рэтклиффе… прошлой ночью. Он рассказал мне свои тайны. Он рассказал мне о письме. Но когда действие… когда это проходит… ты не можешь вспомнить, что сделал… что ты сказал. Вот так я обманом заставила Рэтклиффа забыть. Вот как я узнала, что было в книге. Но не это мой секрет. – Ее голос усилился от боли. – Когда ты родился мертвым, я была… повитухой… которая помогала твоей маме. Ради тебя. Ты всегда был дорог мне, Оуэн. Я должна была передать тебе… часть своей магии… чтобы ты ожил. Я узнала… когда ты отдаешь магию… она становится сильнее. Помни это. Я пыталась помочь тебе как можно больше… Я смогла. Теперь ты… теперь ты должен использовать свою магию… чтобы помогать другим. Помни.

Ее рука скользнула вниз. У нее не осталось сил.

– Анкаретта! – простонал Оуэн, схватив ее за руку и сжимая.

Ее ресницы затрепетали. Она смотрела на него, сонно моргая. Печальная улыбка исчезла. Лицо выражало полный покой.

– Я люблю тебя, – прошептал он, целуя ее в щеку.

– Я… люблю тебя, мой маленький принц, – прошептала она в ответ. Затем ее глаза закрылись, и ее последний вздох отлетел.

* * *

– Где это отродье? – пробурчал Манчини из дверного проема.

Когда Оуэн услышал голос, его сердце сжалось, как черносливина.

– Здесь, внизу, – отозвался он, выползая из-под кровати. Он встал без сил, но слезы прекратились.

– Ты плакал? – ошеломленно сказал Манчини. – После всего, что король дал тебе, ты плакал?

– Анкаретта мертва.

Манчини нахмурился.

– Это чудо, что она не умерла несколько часов назад. Ее ударили ножом, когда она пробралась в комнату Рэтклиффа в гостинице. Подумать только, это было частью ее плана!

– Она под кроватью, Манчини. – Оуэн посмотрел на него. – Мне нужна твоя помощь. Я не могу поднять ее один. Ей нужно вернуться к Потоку. Нам нужно положить ее в лодку.

– Парень, об этом не может быть и речи, – вздохнул Манчини. – Я только что стал временным главой Разведывательной службы. Я не собираюсь терять этот пост из-за рискованной игры с трупом!

– Нет, – сказал Оуэн. – Ей нужно вернуться к Потоку. Лодка, Манчини. Добудь лодку. Ей нужно вернуться к Потоку!

Манчини уставился на Оуэна, как будто он был младенцем.

– Я не суеверен, мальчик. Все эти разговоры о журчащих водах и снах – чушь. Мы оба это знаем. Насколько мне известно, Анкаретта Триновай была самой хитрой женщиной на свете. Но теперь она мертва, и я умываю руки.

Оуэн был в ярости. Он хотел заставить Манчини подчиниться, но знал, что людям, вынужденным действовать против их воли, верить нельзя. Нужно было перехитрить Манчини, управлять его ходами, как если бы это была игра в вазир. Он почувствовал легкую струйку, бегущую в его сознании. Идея пришла.

– Если ты сделаешь это для меня, я назначу тебе стипендию от моего герцогства, независимо от королевского жалованья, – решительно сказал Оуэн, скрестив руки.

Толстяк удивленно уставился на него.

– Стипендия, говоришь? И в какой сумме она выражается, уточни?

Число нарисовалось в сознании Оуэна.

– Пятьдесят флоринов в год. В женивских монетах.

Манчини выглядел пораженным.

– Молодой человек, мы заключили сделку. Мне нравится ход твоих мыслей. Отныне мы с тобой станем прекрасными друзьями.