– Значит, ты восстановил вход?

– Разумеется. Как же мне жить без входа в родной домен?

– И установил его во дворе академии? Ну ты и обнаглел!

Джеф пожал плечами. Я, не переставая приглаживать волосы, на шаг приблизилась к двери.

– Ну, от Хохланда ты, допустим, смылся. А что дальше?

– Как – что? Будем продолжать то, что начали...

– Ага, жди! – крикнула я и, прежде чем Джеф успел шевельнуться, выскочила наружу. В тот же миг на меня обрушилась волна такого жара, словно я с разбегу бросилась в печку. Ноги по щиколотку зарылись в раскаленный песок.

– Я же сказал. – повторил Джеф, втаскивая меня, ошеломленную и полуослепшую, обратно в вагончик. – Мы – в Хоразоне.

Солнце ползло по небу медленно, как часовая стрелка. Нежно-бирюзовое на рассвете, небо попеременно становилось лимонным, потом розовым, потом ярко-синим, в то время как солнце из дрожащего вишневого диска превращалось в раскаленную золотую каплю. Чем ближе к полудню, тем ослепительнее и огромнее становилось оно, и тем бледнее – небо. Синева выцветала, как ткань, и наконец совсем сгорала в невыносимом солнечном пламени. В полдень небо и солнце сливались в пылающий белым огнем вселенский пожар, и смотреть наверх было совершенно невозможно.

В эти часы я пряталась в самом темном углу камеры и сидела там с закрытыми глазами, слушая доносящиеся снизу звуки. Днем в башне Джефа все как будто вымирало, но я знала, что эта тишина обманчива. Стоит предпринять хоть малейшую попытку к бегству, как через пару минут Джеф уже будет здесь со своими угрозами. Я ничего не могу сделать – это ведь его домен. К тому же как мастер реальности Джеф гораздо опытнее меня. А если он куда-то отлучается, так остается Эзергиль. «Перестань. – грустно говорит она. – А то мне придется помешать тебе силой». И я перестаю, потому что знаю: если не послушаюсь, то мне будет плохо, а ей – еще хуже. Ведь по сути она здесь такая же пленница, как я.

Шел третий день моего заточения. Я перепробовала кучу планов побега. Сначала все казалось так просто. Неужели какая-то каменная башня сможет удержать мастера реальности?

Смешно! В любой момент я могу развалить тут все на части, превратить в песок! Сотворить танк, истребитель, могу сама превратиться в дракона или боевой вертолет. Могу, в конце концов, просто дематериализовать дверь и спокойно уйти.

Но стоило приступить к творчеству, как появлялся Джеф и с легкостью блокировал все мои старания. Превращение материи требовало усилий и времени, а он уничтожал все сделанное мной за считанные секунды и снова уходил. На второй день я перестала рваться на свободу. Вечером, принеся мне ужин в своих лучших традициях – банку «колы» и коробку с растворимой лапшой, Джеф с довольным видом похвалил меня за покорность и смирение.

– Не беспокойся. – сказал он. – тебе недолго осталось тут сидеть. Скоро шумиха вокруг лаборатории спадет, академики снова займутся библиотекой, и тогда мы вернемся и закончим начатое. А после этого я тебя отпущу. Честное слово!

Когда я слышала это «честное слово», меня начинало трясти от злости. Одно я знала точно: нельзя позволить Джефу сделать то, что он задумал. Даже если ему действительно нужна «всего одна маленькая пробирочка крови». Так что теперь я сидела в темном углу и думала. Надо было придумать нечто такое, что Джеф не сможет дематериализовать, или обнаружить его слабое место. Пока мне приходило на ум только одно.

Эзергиль. Вот оно, слабое место Джефа. Она подчиняется ему не по доброй воле, а из-за каких-то чар. Узнать бы, что это за чары, да снять их, и тогда Джеф лишится своего единственного помощника, а нас станет двое. Вдвоем с таким союзником, как Эзергиль, вполне можно рассчитывать на успех!

Склоняясь к закату, солнце снова превратилось в багровый диск, и небо заиграло всеми цветами радуги. Исчерченная волнообразными тенями пустыня казалась дном высохшего моря, и мне вспоминалась моя первая, случайная попытка демиургии в мастерской Антонины. Нет, в этой пустыне не мог бы вырасти никакой кустик.

Когда солнце коснулось краев барханов, пришла Эзергиль и принесла ужин – пиццу с ветчиной в полиэтиленовой пленке и яблочный сок. На этот раз она была одета совсем без затей и потому на себя не похожа – черные джинсы, красный топ и сандалии на шнуровке, а волосы связаны в длинный живописный хвост.

– Это уже лучше, чем лапша. – одобрила я, забирая еду. – Посиди со мной, ладно? Давай хоть поговорим о чем-нибудь. Или тебе запрещено?

– Нет. – ответила Эзергиль. – Но о Хоразоне лучше не спрашивай – все равно не отвечу.

– Не больно-то интересно. – с набитым ртом ответила я. – М-м, вкусно! Хочешь кусочек?

Эзергиль покачала головой и села на пятки в дверном проеме. За ее спиной виднелась лестница, ведущая вниз, в жилые апартаменты Джефа. Оттуда веяло прохладой.

– У Джефа там кондишен, что ли? – спросила я, не переставая жевать. – Неплохо устроился. А где он сам, кстати?

– В отъезде. Но для тебя от этого ничего не меняется.

– Ну почему же не меняется? Вот, с тобой могу поговорить спокойно. Давно мы так не разговаривали, да? Последний раз, помнишь, у тебя в домене, на горе Лушань? Те два раза, когда ты мне прокусила руку, и у моря, не считаются.

При упоминании о горе Лушань Эзергиль вышла из своей летаргии, вздохнула и поморщилась. Должно быть, эти воспоминания ей сейчас тягостны, подумала я, но все равно продолжала;

– Ты тогда сказала, что нашла мир поля. Правда?

Эзергиль кивнула в ответ.

– И что там было? Что он собой представляет?

Эзергиль снова вздохнула. С тремя корявыми синими буквами на лбу она почему-то казалась ненастоящей – самым натуральным биороботом, как назвала себя на берегу мелового моря.

– Ну давай расскажу, если тебе интересно. – начала она. – Все мои проблемы начались из-за увлечения семиотикой...

– Чем-чем?

– Знаковыми системами. Помнишь, я иероглифы на руках рисовала? Меня одно время здорово цепляли все эти теории – мир как книга, управление материей через слова и символы, и прочая муть...

– Да это не муть. – растерянно возразила я. – Наверно... Я с таким не сталкивалась, но звучит любопытно. Управление материей через слова, хе... Это заклинаниями, что ли? Но при чем тут мир поля?

– Слушай дальше. В апреле Катька Погодина отдала мне видеокассету с клипом...

– Ту самую, с «Бурзумом»?

– Ага. Там, говорит, как раз по твоей части – действующее зашифрованное заклинание в виде кровавых рун. Все смертельно опасно. У меня, естественно, глаза разгорелись, говорю – давай, давай! Сказать по правде, я до самого мая только кассетой и занималась. Изучила рунные системы разных народов, все значения рун, все их сочетания. Попутно шарилась по доменам. В конце концов кое-что узнала. Мир поля – будем звать его так – для реалистов практически недоступен, потому что вход в него возможен только через субпространство, с которым они не работают. Именно поэтому создается впечатление, что в мире поля невозможно творить. На самом деле это не так, но об этом дальше. Итак, я нашла дорогу, страшно обрадовалась, попрощалась с тобой, в эйфории разрушила свой домен и направилась прямо в мир поля. Ну, ты помниш, клип и знаешь, как он выглядит. Серое поле среди черного леса, в центре – дерево со стеклянной светящейся корой. Я подхожу к дереву и вижу: под ним сидит друид и палкой что-то рисует на земле.