19 декабря один из студентов, Уиллард Морган, перед восходом пошел в укрытие, которое мы построили из хвороста, чтобы посмотреть за прилетавшими к туше животного во́ронами (оставаясь невидимыми для них). По дороге туда в полутьме он спугнул двух корольков почти с самой земли у себя под ногами, из-под кучи хвороста, мимо которой проходил. На хворосте лежала шапка свежего снега. Накануне ночью дул порывистый ветер, шел снег с дождем. У самой земли, спрятавшись под снежной шапкой в куче хвороста, корольки могли бы укрыться от непогоды. Морган возвращался на то же место в следующие два вечера, но корольки больше не появлялись. Это наблюдение подкрепляет мое предположение, что, чтобы днем собирать пищу до последней минуты, королькам приходится пользоваться любыми доступными укрытиями, не только пространством в беличьем гнезде или под ним. В этом случае еще большее значение приобретает глубокое ночное оцепенение, одновременно с которым птицам приходится всю ночь дрожать.

Два королька, нахохлившись, жмутся друг к другу в снежной пещерке на ветке

Новичок-чечако из рассказа Джека Лондона «Костер» погиб зимой на Аляске не из-за какой-то одной большой ошибки. Ему просто не повезло, к тому же он допускал мелкие промахи, которые накапливались, усиливали друг друга и в конце концов решили исход дела. Я прихожу к выводу, что выживание королька в холодном зимнем мире снега и льда устроено похоже, только с обратным знаком. Нет волшебного ключа. Удается выжить тем птицам, которым везет и которые правильно поступают во всех мелочах. Шансы пережить зиму невелики, но в этой игре приходится идти на риск, так же как растениям, когда у них раскрываются почки, и пчелам, когда те вылетают из улья зимой. Неудачные броски игральных костей судьбы, в результате которых отдельные особи гибнут, компенсирует высокая рождаемость.

К счастью для королька, он ничего не знает о своих личных шансах на выживание. Вряд ли он размышляет о судьбе, сожалеет об ошибках и переживает из-за несправедливости и упущенных возможностей. Птица не беспокоится о будущем, о жизни и смерти. Почему я так считаю? Потому что эта умственная деятельность шла бы выживанию во вред, а не на пользу. Она не побудила бы птицу к эффективным действиям, ведь та едва ли может что-то изменить в своем мире, где все важные обстоятельства – ледяной дождь, ночной мороз, ветер, нехватку пищи – определяет случай. А вот неизбывный энтузиазм и животный напор могут пригодиться. Я не знаю и никогда не узнаю, в каком сочетании счастливый настрой, голод и эмоции движут птицей. Но всякий раз, как я наблюдаю за корольками, когда те непрерывно скачут, зависают в воздухе, что-то ищут, всякий раз, как я вижу их выразительные движения и слышу непрекращающийся поток «циисов», песен и разнообразных криков, я ощущаю, какой колоссальный заразительный энтузиазм от них исходит, и чувствую великую, безграничную жажду жизни. Без нее птицы не могли бы существовать в своем суровом мире. Как и человек, они запрограммированы на оптимизм.

Я рад знать, что популяция лесных невидимок процветает. Сидя в тепле и слушая, как снаружи в лесу завывает ветер, что раскачивает мой дом ненастными ночами, я и впредь буду гадать и удивляться, как птицы справляются с непогодой. Маленькие комочки перьев, они попирают законы физики и здравого смысла и доказывают, что чудеса возможны.

В первую очередь я благодарю внимательных наблюдателей. Благодарю тех, кому природа настолько небезразлична, что они ставят вопросы, исследуют, экспериментируют, думают, анализируют и трезво делают выводы из эмпирических данных. Эти люди создают прелести природы, часть которых я беззастенчиво позаимствовал для своих описаний.

Создают? Да, природа существует. Но чудо природы содержится в уме воспринимающего мыслящего существа. Колебания давления, которые производит взмах воронова крыла, и лучи света, отраженные от его блестящих перьев, – это физические проявления. Их можно измерить, но звуком или цветом они становятся, только когда их энергия переходит в электрический потенциал живых нейронов, а тот преобразуется мозгом в ощущения. Так же и прелесть, которую мы видим в выживании золотоголового королька холодной зимней ночью или в том, как каймановая черепаха выдерживает полгода взаперти под толстым льдом на озерце, существует, только когда ее обнаруживает воспринимающий мозг (и когда кто-то обнаруживает ее для мозга).

Я как-то прочел, что биологические исследования «создают барьер между человеком и природой». Наверно, автор этих слов, как и многие, ощущал, что наука требует отстраненности. Для меня это так, но эта отстраненность лишь фильтр, позволяющий отделить ценные зерна от беспорядочной шелухи и реальную находку от плода воображения. Биология как наука ведет не к отчуждению, вовсе наоборот. Она рождается из мощного желания близко узнать что-то, а близко узнать реальный предмет невозможно, пока не видишь его очертаний.

Я также читал, что Торо «перестал быть мыслителем», когда стал натуралистом. Думаю, здесь ситуация поставлена с ног на голову. Чтобы размышлять, нужны факты, а размышлять о природе в отсутствие фактов на самом деле значит чувствовать. Беллетристика остается беллетристикой, как ни старайся сделать ее правдоподобной.

Помимо многочисленных анонимно предоставленных мне материалов, которыми я свободно пользовался, я благодарю следующих людей за открытые обсуждения, критику и замечания, которые помогли мне отсеять реальное от воображаемого: Росс Белл и Дугласа Фергюсона (определение насекомых), Томаса Сили и Рика Дратчеса (пчелы), Уильяма Килпатрика (млекопитающие), Дэвида Баррингтона (растения), Эллен Талер и Чарльза Блэма (корольки), Дэниэла Вогта (оленьи хомячки), Брайана Барнса (зимоспящие арктические животные), Кеннета Стори (физиология спячки у насекомых и лягушек), Джека Дьюмена, Ольгу Кукаль и Ричарда Ли-младшего (спячка у насекомых), Гордона Ультша и Карлоса Крокера (спячка у черепах) и Линкольна Брауэра (данаиды монархи).

Главы 16 и 24 переработаны из статей, ранее опубликованных в журнале Natural History, а глава 5 частично публиковалась в журнале Audubon.

Кимберли Лэйфилд и Луиза О’Хара печатали рукопись – всегда быстро, хорошо и без задержек. Искренне благодарю Дэниэла Хальперна и Лизу Чейз, моих редакторов, чей интерес и энтузиазм меня всегда поддерживал, а все многочисленные вопросы и предложения были неоценимы. Благодарю свою жену Рэйчел Смолкер за понимание.

И посвящаю эту книгу Барту – Джорджу Бартоломью, за то, что познакомил меня с чудесами физиологической экологии и стал моим учителем в этой сфере.

1. Огонь и лед

Imbrie J. and K. P. Imbrie (1979). Ice Ages: Solving the Mystery. Cambridge, Mass.: Harvard University Press.

Madigan M. T. and B. L. Marrs (1997). Extremophiles. Scientific American 276(4). P. 82–87.