– Прости, папа, – пробормотала Тамара. – И ты прости меня, Женя. Я хотела, как лучше…

– Женя? Ага, так вы все-таки знакомы? – торжествующе вскричал Тутахашвили. Он уже положил трубку и теперь возвышался над своей жертвой, подбоченившись. – Я так и предполагал. Профессиональная интуиция.

– Профессиональная мерзопакостность… Подлец! Убийца!

Тамарин голос был тих, но заставил полковника отступить на шаг.

– Откуда ты знаешь русского шпиона? – спросил он. – Отвечай, дрянь. Или ты хочешь закончить, как твой папаша? В луже собственной мочи?

Ее сердце сжималось от тоски, но она старалась прислушиваться не к сердцу, а к голосу разума. Разум подсказывал играть в открытую. До поры до времени.

– Женя Бондарь – мой друг, – произнесла Тамара, с трудом поднимаясь на ноги.

– Русский шпион – твой друг? – прошипел Тутахашвили.

– Даже более того. Считайте, что он шпион, которого я любила. Шпион, которого я люблю.

– Ты понимаешь, что сейчас сказала? Отдаешь себе отчет?

– Понимаю, – кивнула Тамара. – Отдаю. А теперь прикажите отвести меня к отцу. – Ее глаза влажно заблестели. – Я останусь там.

Поразмыслив немного, Тутахашвили отрицательно качнул головой. Несмотря на все уважение к резиденту ЦРУ, ему вовсе не хотелось терять своих немногочисленных пока людей, бросая их на штурм дома, в котором засел Бондарь. Появись там мистер Кайт собственной персоной, фээсбэшник вышел бы к нему, подставившись под пули. Но хитрый американец предпочитал осторожничать. Почему же вместо него должны рисковать грузины?

– Ты поедешь со мной, – решил Тутахашвили. – Раз вы сумели поладить с русским шпионом, то твоя задача выманить его на открытое пространство.

– Чтобы его там убили? – тускло спросила Тамара.

– Ты лучше не задавай мне вопросов, дикая кошка. Ты лучше скажи, вы вместе откапывали могилу Гванидзе?

– Да. Вместе.

– За такие штучки полагается смертная казнь, – заявил Тутахашвили, прохаживаясь по кабинету. Остановившись перед портретом президента, он повторил с нескрываемым удовольствием: – Смертная казнь, без суда и следствия.

– Я готова, – молвила Тамара.

– Умереть во имя России?

Тутахашвили резко крутнулся на каблуках. Тамара ответила ему немигающим взглядом:

– Я готова ехать с вами, господин полковник.

– О! Начинаешь кое-что понимать!

– Да. Начинаю.

– Что ж, приятно слышать.

Если бы Тутахашвили перехватил взгляд Тамары, устремленный в его спину, когда он взялся звонить по телефону, вряд ли он нашел бы его приятным. Но полковник был слишком поглощен организацией похода, чтобы обращать внимание на поведение какой-то там женщины. Опозоренной женщины. Униженной, оскорбленной и доведенной до крайности.

Самого опасного врага, которого только можно себе представить.

72

«Истинное мужество заключается в том, чтобы жить, когда необходимо жить, и умирать, когда иначе нельзя. Ни то, ни другое не должно идти вразрез с честью, совестью и достоинством воина. Он не поступится ими даже перед лицом смерти».

«Вот тебе и кодекс бусидо, вот тебе и самураи, – размышлял Бондарь, взбираясь по крутой горной тропе, проложенной, судя по помету, дикими козами. – Как четко и лаконично сформулировали они идею, ради которой стоит жить и умирать. Не во имя удвоения ВВП, чьего-то процветания, чужих побед, выгод или амбиций. Не по приказу строгого начальства и не ради чьих-то прекрасных глаз. Для себя самого. Кто ты без чести, совести и достоинства? Амеба. Живность, плодящаяся и размножающаяся. Двоякодумающее. Парносопящее в две дырочки. Даже не травоядное или хищное. Всеядное. Типа бабуина под баобабом».

Подниматься было все труднее. Последнюю сигарету Бондарь выкурил примерно час назад, но отравленные никотином легкие напоминали о себе прерывистым дыханием. Кроме того, давал себя знать вещмешок, болтающийся за спиной. И даже относительно легкий пистолет за поясом.

Вскоре тропа исчезла, затерявшись среди нагромождения валунов. Продвигаться дальше приходилось почти вертикально, то и дело карабкаясь по шершавой скале. Один раз Бондарь невольно оглянулся на узкую ленту дороги, оставшуюся далеко внизу, и понял, что в следующий раз вряд ли справится с головокружением.

Жить, когда необходимо жить, и умирать, когда иначе нельзя?

«Я бы добавил сюда еще один пункт, – подумал Бондарь, переводя дух на узком карнизе. – Не смей умирать, когда обязан выжить».

Ветер приятно холодил разгоряченное лицо. Дождь кончился, но камни, на которые ступал или за которые цеплялся Бондарь, оставались предательски скользкими. Он задрал голову, прикидывая, сколько осталось до вершины, и решил не задаваться этим бессмысленным вопросом. Было невозможно рассчитать маршрут, поскольку он постоянно менялся в зависимости от рельефа скалы. Пока что Бондарь поднялся на десятиметровую высоту, впереди оставалось примерно столько же, а дальше будет видно.

Если будет видно.

Его поджидал самый опасный участок пути. По карнизу, косо уходящему вверх, можно было продвигаться только боком, уткнувшись лицом в стену и цепляясь руками за ее малейшие неровности. В какой-то момент Бондарь сделал неверное движение и, качнувшись сначала назад, потом вперед, буквально слился со скалой, ломая ногти о каменистые выступы и трещины. Но он выстоял, он пошел дальше и сам не заметил, когда и как, подтянувшись, взобрался на покатую кровлю утеса.

Колотящееся сердце так разбухло от притока крови, что едва умещалось в грудной клетке. Его стук заполнял вселенную, отдаваясь гулким эхом не только в ушах, но и между горных отрогов. Избавившись от вещмешка, Бондарь лег на холодные камни, уставившись в небо. Местами грубая ткань его джинсов порвалась, и в прорехах на коленях виднелись многочисленные ссадины. Ладони и пальцы были бурыми от запекшейся крови. И все же половина дела была сделана. Ну, не половина, так треть. Уже неплохо. Совсем неплохо.

Понемногу сердце успокаивалось, одновременно рассеивалась мутная пелена в глазах. Минут через десять Бондарь почувствовал себя способным действовать дальше. Он сел и стал внимательно изучать свежую осыпь, на которой находился. Круглые обкатанные валуны и граненые глыбы едва держались на крутом склоне. Малейшее касание, и они продолжат прерванное когда-то движение. Бондарь толкнул каблуком кучку щебня. С хрустом и шорохом сухой поток покатился по склону и обрушился на дорогу, пройдясь по ней каменным градом. Свешиваться вниз было опасно, и все же Бондарь рискнул.

Прямо под ним пролегала полоска асфальта, отделяющая отвесную стену скалы от такой же отвесной пропасти. Вытянувшись в ровный километровый пролет, она исчезала из поля зрения за дальним утесом. Делала там петлю, именуемую в народе «тещин язык», и возникала снова, значительно дальше, повторяя очертания туманного ущелья. Иногда на дороге возникали машины, но мимо скалы, на которую совершил восхождение Бондарь, не проехала ни одна машина. После закрытия туристического маршрута к озеру Табацкури людям тут делать было нечего.